Отправлено: 28.02.08 16:58. Заголовок: Гардемарины

Мы пишем,в основном, об офицерах, и вне поля зрения остаются гардемарины, на волосок отстающие от того самого заветного производства, не по своей вине не получившие чина. Может, и о них вспомним?

 Отправлено: 28.02.08 17:05. Заголовок: В продлжениие темы

Немирович-Данченко Константин Константинович – род. 12(24).11.1896 г. в г. Стародубе Черниговской губ. в семье полковника. Украинец. Потомственный дворянин. Учился в Петровском реальном училище (Ревель), в 1914-1915 г.г. – в 7-м классе Владимирского реального училища. 20.05.1915 г. – поступил в Морское Училище. 12.03.1918 г. пр. МУ № 58 уволен в связи с расформированием училища (ст. гардемарин 2-й роты). 22.05.1918 г. – вахтенный нач-к ЭМ «Мощный» БФ. 25.10.1918 г. – ком-р батареи бронепоезда 1-го экспедиционного отряда моряков БФ на Северном фронте. 11.1918 г. – поступил в класс подплава, 27.02.1919 г. отчислен. 9.12.1918 г. – артиллерист ЭМ «Десна» БФ (одновременно с обучением). 03.1919 г. – назначен в Донскую ВФ. 2.03.1919 г.- ст. флаг-секретарь штаба Донской ВФ и ком-р отряда бронекатеров. 08.1919 г. – арестован ВЧК, 09.1919 г. освобожден. 11.1919 г. – пом-к нач-ка оперативного упр-я штаба Днепровской ВФ. 20.12.1919 г. – ком-р бронепарохода «Громкий» и нач-к 1-го дивизиона судов Днепровской ВФ. 5.10.1920 г. – 25.09.1921 г. – окончил артиллерийский класс СККС флота. 25.09.1921 г. – флагманский артиллерист 4-го дивизиона ЭМ МСБМ. 20.12.1921 г. – одновременно ком-р ЭМ «Лихой». 6.05.1922 г. – групповой артиллерист ЭМ «Крепкий» и «Ловкий». 21.11.1922 г. – старший пом-к ком-ра ЭМ «Уссури-ец». 1.03.1923 г. – штурман ПЗ «Рабочий» (быв. «Ёрш») МСБМ. 3.07.1923 г. – и.д. минера ПЗ «Рабочий». 21.03.1924 г. – 7.02.1925 г. – окончил класс подплава СККС флота. 16.03.1925 г. – и.о. пом-ка ком-ра ПЛ «Коммунист» (быв. «АГ-24»). 2.04.1926 г. – пом-к ком-ра ПЛ «Шахтер» (быв. «АГ-23») отдельного дивизиона ПЛ МСЧМ. 1.05.1928 г. – ком-р ПЛ «Марксист» (быв. «Аг-25») МСЧМ. 15.11.(или 1.12)1930 г. арестован ОГПУ, коллегией ОГПУ 06.06.1931 г. осужден к ВМН, 28.11.1931 г. Коллегией ОГПУ приговор отменён и 02.12.1931 г. приговорён к 10 годам ИТЛ. Пр. РВС СССр № 3 от 21.01.1931 г. уволен по ст. 679. 28.12.1931 г. досрочно освобожден (реабилитирован ВК ВС 29.05.1958). 4.01.1932 г. – преподаватель УОПП МСБМ. Пр. НКВМ № 36 от 3.02.1932 г. уволен в долгосрочный отпуск, в распоряжение нач-ка ВМС. Пр. нач-ка ВМС № 24 от 11.02.1932 г. назначен в распоряжение нач-ка УОПП. 05.1932 г. – пом-к ком-ра 1-го дивизиона ПЛ МСБМ по практическому обучению ком-ров ПЛ. 4.10.1932 г. – ком-р ПЛ № 14 «Большевик» (быв. «Рысь») МСБМ. 9.03.1935 г. – ком-р 6-го дивизиона ПЛ КБФ и одновременно с 13.03.1935 г. приватный преподаватель ВМУ им. Фрунзе. 1936 г. – ком-р 26(23)-го дивизиона 3-й бригады ПЛ КБФ. 29.01.1938 г. пр. НКВМФ № 031 л/с уволен по ст. 44 «б» (что довольно странно, так как данная статья предполгоала осуждение судом). Арестован 5/6.02.1938 г. 1.10.1938 г. ВТ КБВ приговорен к 10 годам ИТЛ. 11.12.1939 г. ВК ВС приговор отменен. 4.01.1941 г. – ОСО при НКВД СССР приговорен к 8 годам ИТЛ. Умер в заключении. Реабилитирован ВТ КБФ 11.05.1956 г.
Капитан 2-го ранга (пр. НКО № 00239/п от 22.03.1936).
Награжден орденом Ленина (23.12.1936).

 Отправлено: 28.02.08 17:09. Заголовок: Яковлев Леонид Павло..

Яковлев Леонид Павлович – род. 30.03.1898 г. в С-Петербурге в семье ст. делопроизводителя эксплутационного отдела МПС, ДСС. Русский, потомственный почётный гражданин. В 1906-1909 г.г. окончил приготовительное училище, в 1909-1913 г.г. – 4 класса 5-й СПб гимназии. С 1913 г. – в Морском корпусе. Летом 1917 г. в практическом плавании на БМ – и.д. вахтенного нач-ка ЭМ «Выносливый» и ЭМ «Инженер-механик Зверев». 9.03.1918 г. уволен в связи с расформированием Училища. 15.05.1918 г. – вахтенный нач-к и завхоз ЭМ «Лёгкий» дивизии сторожевых судов БФ. 1.01.1919 г. – 1920 г. – окончил штурманский класс ВСККС флота, одновременно с 10.06.1919 г. – и.д. штурмана ТЩ «Якорь» 1-го дивизиона ТЩ БФ. Участник подавления мятежа на форту «Красная Горка» (13-17.06.1919). 29.09.1919 г. – штурман ПЛ «Ёрш», затем штурман ПЛ «Тур» (?). 1.05.1921 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ «Леопард». 16.12.1921 г. – 4.03.1922 г. – и.д. ком-ра «Леопарда», затем на прежней должности. 25.05.1922 г. – штурман ПЛ «Тигр» («Коммунар») МСБМ. 31.10.1922 г. – и.д. старпома ПЛ «Коммунар», одновременно преподаватель школы ПП (по 1924 г.), одновременно слушатель класса электронавигационных приборов (с 5.03.1923), одновременно с 1.06.1923 г. – практикант по магнитной части ГГУ. 10.05.1924 г. – штурман ПЛ «Краснофлотец» ОДПЛ МСБМ. 15.04.1925 г. – штурман ПЛ «Большевик» и преподаватель школы ПП. 1.05.1925 г. – штурман 2-го диви-зиона ПЛ МСБМ. 1.10.1925 г. – флагманский штурман Бригады ПЛ МСБМ, одновременно окончил повторные тактические КУКС флота (1.01.-02.1926). 18.02.-8.04.1930 г. – врид нач-ка штаба бригады ПЛ МСБМ, затем на прежней должности. В 1935 г. участвовал в переходе на ПС «Красный Горн» из БМ в Баренцево море. 13.03.1935 г. – преподаватель 2-го (подводного) сектора ВМУ им. Фрунзе. 1937 г. – нач-к штаба 2-й бригады ПЛ КБФ, преподаватель УОПП им. Кирова. Арестован 29.04.1938 г. в Кронштадте, сидел в ОДПЗ № 3. Пр. НКВМФ № 0439 от 25.05(06).1938 г. уволен по ст. 44 «в». 25.10.1939 г. умер в тюрьме от обширного кровоизлияния в мозг. 13.02.1940 г. ГВП РККА дело прекращено за недостатком улик.
Капитан 3-го ранга (пр. НКО № 01233/п от 16.03.1936).

 Отправлено: 28.02.08 21:04. Заголовок: для Федора - по Неми..

для Федора - по Немировичу - Данченко этап с его участием в Донской флотилии , в реалии вероятно все же Днепровская - в то время на Дону у красных флотилии не было и когда ее позднее создали там бронекатеров не было , а вот на Днепре и флотилию в это время создавать начали и бронекатера там были еще от царских времен

 Отправлено: 03.03.08 15:31. Заголовок: Шульц Сергей Сергеев..

Шульц Сергей Сергеевич (Серый Шульц)
15.12.1898, Кострома - 18.08.1981, Ленинград
воспитывался в гимназиях Штейнберга и Карла Мая (Санкт-Петербург)
1913 - поступил в младший кадетский класс Морского корпуса
15.04.1917 - с группой однокашников сорвал один из красных флагов, вывешенных на здании училища
16.04.1917 - арестован за "монархические настроения"
17.04.1917 - временный суд 21-го района Петрограда не нашёл в действиях состава преступления, оправдан, возвращён в училище. И.о. начальника училища под вооружённым студенческим караулом отправлен в военную комендатуру
21.04.1917 - исключён из училища, отправлен в инженерную маршевую роту
впоследствии вольноопределяющимся поступил в Елизаветградское кавалерийское училище
01.1918 - окончил ускоренный курс
в Ярославском восстании, после поражения пробрался в Пермь
в войсках адмирала А. В. Колчака, на 2-м дивизионе белой Камской речной флотилии, организовал конную разведку сперва во флотилии, а после - при Морском учебном батальоне, корнет (на 1919), кавалер 3 орденов
начало 01.1920 - в плену у красных
бежал из-под расстрела
работал на лесосплаве
получил документы от членов гидрографической экспедиции на Подкаменной Тунгуске о работе в экспедиции в течение всех лет Гражданской войны
лето 1921 - возвратился в Петроград, вскоре арестован как заложник и двоюродный брат участника Кронштадтского мятежа офицера Г. Карцева. Приговорен к расстрелу и помещен в тюрьму на Шпалерной. Ему удалось освободиться всего за несколько часов до расстрела лишь благодаря родственным связям жены с одним из руководителей ЧК Г. Бокием.
1928 - окончил геологический факультет Ленинградского университета
работал в Геолкоме (Институт геологических карт АН СССР) под руководством Д. И. Мушкетова (который до своего ареста в 1937 накануне открытия XVII МГК посоветовал Шульцу уехать на многомесячные полевые работы сразу после конгресса, в котором тот принимал участие)
во многих экспедициях
заведовал кафедрой на геологическом факультете Ленинградского государственного университета
создатель новых научных направлений: новейшей тектоники,
конседиментационного анализа геологических структур, учения о планетарной
трещиноватости, доктор геолого-минералогических наук (1941), профессор
после 1945 - работал во ВСЕГЕИ, откуда был отчислен
1949 - чтобы избегнуть ареста, уехал преподавать в Среднюю Азию, работал сначала в Киргизском ГУ, а затем в Среднеазиатском ГУ в Ташкенте
с 1853 - в лаборатории аэрометодов АН СССР
геолог, геоморфолог
с 1954 - более 20 лет заведовал кафедрой геоморфологии географического факультета Ленинградского государственного университета
похоронен на Нововолковском кладбище
жена
сын Сергей, 1934-

 Отправлено: 03.03.08 16:08. Заголовок: Уважаемые, а нет ли ..

Уважаемые, а нет ли у кого списков кадет поступивших в 1916 году в Севастопольский МК?
Этим ребятам тоже довелось родиться в эпоху великих перемен.... и их судьбы - интересны.



Вот судьба одного из них......



- Быстролетов Дмитрий Александрович (1901-1975)
разведчик, врач, юрист, переводчик
1901, 3 января. — Родился в местечке Ак-Чора в Крыму. Отец – граф Александр Николаевич Толстой. Мать – Клавдия Дмитриевна Быстролетова.
1904–1914. — Переезд в Петербург. Передача Д. Быстролетова на воспитание в семью графини Е.Р. де Корваль. Домашнее образование.
1916. — Учеба в Морском кадетском корпусе в Севастополе.
1917. - Участие в десантных операциях Черноморского флота в первой мировой войне.
1916. — Введен в почетное гражданство Российской империи.
1917. — Введен в графское достоинство Российской империи.
1917–1919. — Окончание классической гимназии и мореходной школы в г. Анапа. Служба на сторожевом катере. Дезертирство из Добровольческой армии Деникина. Побег в Турцию вместе с революционно настроенными матросами. Работа матросом на судах различных пароходных компаний.
1920. — Организация бунта на судне «Преподобный Сергий». Привод судна в Евпаторию. Передача Советской России ценного груза.
1921. — Эмиграция в Турцию. Поступление в выпускной класс Колледжа для европейцев-христиан в Константинополе.
1922. — Обучение в университете Яна Амоса Коменского в Братиславе в Чехословакии на медицинском факультете.
1924. — Перевод в Карлов университет в Праге, обучение на медицинском факультете. Переход на юридический факультет Карлова Пражского университета. Получение советского гражданства.
1925. — Приезд в Москву. Встреча с руководством ИНО (иностранный отдел) ОГПУ. Секретный агент ИНО ОГПУ. Возвращение в Чехословакию. Работа в торгпредстве СССР в Праге экономистом. Выполнение поручений разведывательного характера.
1928. — Окончание Пражского университета. Защита докторской диссертации.
1930. — Зачислен в штат ИНО ОГПУ. Переезд в Берлин. Работа разведчиком-вербовщиком.
1931–1935. — Учеба на медицинском факультете Цюрихского университета. Защита докторской диссертации по гинекологии. Честная практика в Щвейцарии. Одновременно – экономическая, военная и политическая разведка.
1936. — Отказ руководства в просье об отзыве.
1937. — Возвращение в СССР. Повторные попытки уйти из ИНО.
1938, февраль. — Увольнение из ИНО по сокращению штатов.
1938, сентябрь. — Арест с санкции Л. Берии. Обыск. Изъятие картин и фотоснимков. Лубянская, затем Бутырская тюрьмы. Условия содержания. Показания университетского товарища К. Юревича против Быстролетова как вербовщика в террористическую организацию. Заключенные в камере. Отношения между ними. А.Н. Туполев.
Перевод в Лефортовскую тюрьму. Допросы в присутствии Ежова, избиения. Следователь капитан Соловьев. Окончание следствия. Обвинение: принадлежность к контрреволюционной террористической организации «Союз студентов – граждан СССР в Чехословакии».
1939, 8 мая. — Приговор: 20 лет заключения и 5 лет поражения в правах. Этапная камера. Отправка по этапу в Норильск.
1939, 20 августа. — Прибытие в 1-й лагпункт Норильлага. Работа в лагерной больнице. Добровольный переход в рабочую бригаду на строительство завода. Режим содержания заключенных. Физическое истощение. Больница. Инвалидность. Отказ от возможности побега.
1942. — Известие о смерти матери и жены. Начало работы над книгой «Пир бессмертных».
Краслаг, Сиблаг.
1947. — Тайный вынос рукописей за пределы лагерей. Вызов из Сиблага в Москву. Этапирование под конвоем. Предложение министра государственной безопасности В.С. Абакумова об амнистии и продолжении работы во внешней разведке в Париже. Требование Д. Быстролетова о пересмотре дела и полной реабилитации. Отказ. Перевод в одиночную камеру в Сухановскую тюрьму.
1950 (?) –1954. — Психическое заболевание, потеря зрения. Тюремный госпиталь. Озерлаг и Камышлаг. Инвалидность.
1954. — Досрочное освобождение по состоянию здоровья. Отъезд из лагеря. Возвращение в Москву.
1956, 22 февраля. — Реабилитация.
1957. — Предоставление маленькой комнаты в коммунальной квартире. Назначение пенсии по инвалидности.
С 1959. — Работа над мемуарами.
1963. — Публикация серии очерков в московских журналах. Работа в НИИ медицинской информации (переводчик, редактор), в Медицинском реферативном журнале.
1968. — Вызов Д. Быстролетова в Первое главное управление КГБ.
1969. — Написание сценария художественного фильма о разведчиках. Предоставление двухкомнатной московской квартиры.
1972. — Написание сценария художественного фильма «Человек в штатском». Работа консультантом. Участие в съемках.
1973. — Премьера фильма в Москве.
1974. — Фальсификация уничтожения рукописей на случай возможного обыска в связи с травлей А. Солженицына.
1975, 3 мая. — Скончался Д.А. Быстролетов.
Похоронен на Хованском кладбище в Москве.


С уважением

 Отправлено: 08.03.08 13:59. Заголовок: Боголепов Виктор Пла..

Боголепов Виктор Платонович – род. 14(26).04.1898(6) г. в Кишиневе в семье учителя. Русский. В 1916 г. окончил Кишиневскую гимназию. В 1916 г. поступил в институт инженеров путей сообщений, перевелся в Морское Училище. Летом 1917 г. проходил прак-тику на ЧФ, участвовал в постановке мин у Босфора. 12.03.1918 г. уволен в связи с расфор-мированием училища. 21.05.1918 г. – вахтенный нач-к, 1.08.1918 г. – 2-й пом-к ком-ра УС «Народоволец» БФ. 21.05.1919 г. – вахтенный нач-к КЛ № 7 Онежской ВФ. 27.05.1918 г. – комендант ТР «Роза Люксембург». 18.08.1919 г. – пом-к ком-ра КЛ № 7. 18.04.1920 г. – нач-к распорядительной части штаба Онежской ВФ. 06.1920 г. – нач-к распорядительной части штаба Западно-Двинской ВФ. 01.1921 г. – нач-к распорядительного отдела штаба Туапсин-ского района Кавказского сектора обороны Черноморского побережья и врид нач-ка Службы связи района; затем нач-к охраны Туапсинского района. 03.1921 г. – нач-к штаба УР Таган-рогского залива, врид ст. морского нач-ка Сухумского района. 04.1921 г. – ст. морской нач-к, с 05.1921 г. – нач-к Потийского района ЧМ. 21.07.1921 г. - пом-к нач-ка, с 15.06.1922 г. – нач-к оперативной части штаба МСЧМ. 17.01.1924 г. – пом-к нач-ка штаба МСЧМ по оператив-ной части. 12.1924 г. – нач-к штаба Амурской ВФ. 9.06.1926 г. – нач-к штаба МСДВ. 13.10.1926 г. - нач-к штаба Амурской ВФ. 09.1927 г. - нач-к штаба Дальневосточной ВФ. Из-бирался членом Хабаровского горсовета. 11.1927 г. – 05.1930 г. - окончил военно-морской факультет ВМА, одновременно артиллерийский класс СККС (1928-1929). 05.1930 г. – ст. пом-к ком-ра КР “Червона Украина” МСЧМ. 10.1930 г. - нач-к штаба дивизии КР МСЧМ. 12.1931 г. - нач-к 1-го (оперативного) отдела штаба МСЧМ. 13.03.1935 г. – врио нач-ка, 5.06.1935 г. – нач-к штаба ЧФ (утвержден 17.08.1935). 7.05.1937 г. - преподаватель кафедры оперативного искусства ВМА. 01.1938 г. – уволен в запас. Арестован 14.02.1938 г., освобож-ден 12.1940 г. Доцент кафедры стратегии и оперативного искусства ВМА. 07.1941 г. - нач-к штаба и 07.-08.1941 г. – врид ком-го Ладожской ВФ. 10.1941 г. – снят с должности за неудач-ный десант, отдан под суд ВТ, приговорен к ИТЛ с отсрочкой приговора до конца войны. 01.1942 г. – в распоряжении НК ВМФ, командирован на ТОФ. 05.1942 г. – нач-к отдела УБП НК ВМФ. 07.1942 г. – нач-к штаба Иоканьгской ВМБ Беломорской ВФ. Судимость снято 02.1943 г. С 07.1943 г. - нач-к штаба Беломорской ВФ, 04.1945 г. – нач-к штаба Беломорского оборонительного района СФ. 03.1946 г. – 08.1947 г. – председатель НТК ВМС. 11.1947 г. – зам-ль председателя постоянной комиссии Госприёмки кораблей при ГК ВМС. 10.1949 г. уволен в запас. 12.1954 г. призван в кадры ВМФ. 02.1955 г. – нач-к НИИ полигона № 220. 05.1956 г. – руководитель группы по исследованию оперативно-тактических проблем, 06.1957 г. – научный референт зам-ля ГК ВМФ по военно-научной работе. 08.1958 г. – при ГК ВМФ. 07.1960 г. – нач-к 2-го отдела ПВО ВМФ. 03.1961 г. – зам-ль руководителя НИИГ, 12.1961 г. – профессор-консультант Ученого совета ВМА. В отставке с 10.1963 г. Умер 19.12.1974 г. в Москве.
Капитан 1 ранга (№ 2484 от 28.11.1935). Контр-адмирал (31.03.1944).
Награжден Орденами Ленина (1945), 3 Красного Знамени (1944, 1945, 1948), Ушакова 2-й ст. (1944)

 Отправлено: 08.03.08 14:00. Заголовок: Жимаринский Николай ..

Жимаринский Николай Алексеевич – род. 3.12.1892 г. во Владикавказе Терской обл. в се-мье конторского служащего. В 1911 г. окончил гимназию. 1911-1916 г.г. – окончил юридиче-ский ф-т СПб ГУ. Призван на флот во 2-й БФЭ, 15.10.1916 г. переведен в гардемаринскую роту. 17.12.1916 г. – зачислен на Курсы гардемарин флота. Мл. унтер-офицер (31.05.1917). 28.03.1918 г. прикомандирован к классу гидрографов (остальные классы КГФ расформирова-ны). 4.06.1918 г. зачислен в класс подводного плавания. 23.07.1918 г. – в практическом пла-вании на Ладоге на ПЛ «Вепрь». 13.09.1918 г. – штурман, 25.11.1918 г. – минер, 10.02.1919 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ «Вепрь» 1-го дивизиона ПЛ БФ. Участник боя с английскими ЭМ 27.07.1919 г. в Копорском заливе. 1.09.1919 г. – и.д. ком-ра, 15.09.1919 г. – ком-р ПЛ «Вепрь». 1.04.1920 г. – ком-р ПЛ «Леопард» («Красногвардеец»). 20.12.1920 г. – 04.1921 г. – ком-р группы ПЛ у Балтийского завода, одновременно с 15.12.1920 г. – преподаватель спец-предметов Школы подводного плавания БФ. В 1920 г. арестован ВЧК за продажу морфия, в 1922 г. осужден на 2 года за контрабанду. 21.03.1925 г. – врид нач-ка 2-го дивизиона ПЛ МСБМ. 15.04.1925 г. – ком-р ПЛ «Красногвардеец». 11.01.1926 г. – врид ком-ра 2-го диви-зиона ПЛ МСБМ. 18.11.1926 г. – ком-р дивизии ПЛ МСБМ. 12.06.1928 г. – ст. ком-р группы ПЛ, строящихся в Николаеве. 05.1929 г. – и.д. ком-ра ПЛ Д-6 «Якобинец» МСЧМ. 7.02.1932 г. – врид нач-ка штаба, 15.03.1932 г. – врид ком-ра бригады ПЛ МСЧМ. 20.04.1932 г. – ком-р 2-го учебного дивизиона УОПП МСБМ (или ком-р 2-го дивизиона 1-й бригады ПЛ ЧФ). 1935 г. – нач-к 7-го отдела штаба КБФ, одновременно с 1.02.1935 г. – приватный преподаватель ВМУ им. Фрунзе. Арестован 2(4).08.1938 г. Пр. НКВМФ № 0790 от 3.08.1938 г. уволен по ст. 44 «в». 14.02.1940 г. – ГП ВМФ дело прекращено за недостатком улик. 16.02.1940 г. освобо-жден. Пр. НКВМФ № 01121 от 2.04.1940 г. восстановлен в кадрах, ст. преподаватель КУОС УОПП им. Кирова КБФ. 21.04.1940 г. – ст. преподаватель спецпредметов КУКС УОПП ТОФ. 22.03.1945 г. – нач-к КУОС подплава при УОПП ТОФ. 11.12.1947 г. – нач-к КУКС перепод-готовки офицеров запаса 5-го ВМФ. 27.04.1951 г. – ком-р УОПП 5-го ВМФ. В отставке с 13.12.1955 г. Умер в Москве.
Капитан 1-го ранга (пр. НКО № 01168/п от 15.03.1936).
Награжден орденами Ленина (1945), 2 красного Знамени (1944, 1948), Отечественной войны 1-й ст. (1945).

 Отправлено: 08.03.08 14:02. Заголовок: Кактинг (Кактин) Эду..

Кактинг (Кактин) Эдуард (Эдгар, Эдгард) Робертович – род. 26.05.1895 г. во Владивосто-ке, в семье кандидата коммерческих наук. Латыш. 28.04.1915 г. окончил Владивостокскую мужскую гимназию. 12.09.1915 г. – зачислен в ОГК. Гардемарин (1.10.1915), ст. гардемарин (5.03.1917 г.). 26.02.1918 г. подал рапорт об отчислении. В РККФ - капитан 1 ранга , в 1932-1937 г.г. – нач-к штаба бригады крейсеров ЧФ, репрессирован.

 Отправлено: 08.03.08 14:03. Заголовок: Пышнов Александр Але..

Пышнов Александр Александрович – род. 15.01.1898 г.(1892-?), дворянин, украинец, в семье капитана 1-го ранга, ком-ра КР «Рюрик». Окончил 4 класса 2-го Московского КК. 09.1916 г. – поступил в Морское Училище, кадет 5-й роты. 12.03.1918 г. – демобилизован пр. нач-ка МУ № 58 с 9.03.1918 г. Матрос ТЩ «Пикша» в Архангельске, штурман ледокольной флотилии гидрографической экспедиции Белого моря (фактически при белых). 1919 г. – матрос колесного буксира «Химера» Онежской ВФ. 15.05.1920 г. – ст. пом-к ком-ра ТЩ «Восток», ком-р ТЩ № 21 Онежской ВФ. 1.01.1921 г. – ком-р ТЩ № 4 отд. дивизиона ТЩ МСБМ. 25.06.1921 г. – ст. пом-к ком-ра ТЩ «Подсекатель», 25.10.1921 г. – ком-р ТЩ «Ударник» МСБМ. 2.11.1921 г. – ком-р ТЩ «Роксалана», 28.12.1922 г. – ком-р ТЩ «Стрела». 10.03.1923 г. – минер ПЛ «Тур» («Товарищ») отд. дивизиона ПЛ МСБМ. 1924-1925 г.г. – окончил класс подводного плавания СККС флота. 1925 г. – штурман ПЛ «Красногвардеец» (быв. «Леопард»), пом-к ком-ра ПЛ «Комиссар» (быв. «Пантера»). 1926 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ (?). 1928-1930 г.г. – окончил ВМА (?). 5.10.1928 г. – врид пом-ка ком-ра ПЛ «Коммунар» (быв. «Тигр»). 24.03.1930 г. – 10.04.1932 г. - ком-р ПЛ № 3 "Товарищ» (быв. «Тур») МСБМ, участник визита в Копенгаген (08.1930). 11.1931 г. – ком-р ПЛ «Л-3» (или «Л-2») («Фрунзевец»). 1934 г. – ком-р 3-го дивизиона ПЛ МСБМ. 07.1935 г. – ком-р 2-й бригады ПЛ КБФ (18.08.1936 г. переименована в 3-ю бригаду). Член ВКП(б), в 1936 г. исключен из партии, в 1937 г. восстановлен. 25/26.02.1938 г. арестован. 1.10.1939 г. ВТ КБФ приговорен к 10 г. ИТЛ. 11.12.1939 г. ВК ВС приговор отменен. 4.01.1941 г. ОСО при НКВД приговорен к 8 годам ИТЛ. Наказание отбывал в Ухтлаге (Коми АССР). 1945 г. – ОСО при НКВД приговорен к бессрочной ссылке. Жил в Ухте, работал бухгалтером автотранспортной конторы. В 1957 г. реабилитирован. Жил в с. Иртыш Омской обл., умер в 1993 г.

 Отправлено: 08.03.08 14:05. Заголовок: Секунов Борис Алекса..

Секунов Борис Александрович – род. 29.03.1897 г. в СПб, в семье домовладельца. Русский. 1907-1915 г.г. – окончил 7 классов реального училища Карла мая (СПб). 15.09.1915 г. – 20.01.1918 г. – учился в Отдельных гардемаринских классах, демобилизован по расформированию старой армии. Старший гардемарин (1917). 09.1918 г. - арестован ПетроЧК как заложник, затем освобождён. 12.1918 г. – мобилизован. 01.1919 г.-04.1920 г. – окончил класс подплава Соединённых классов флота, одновременно с 27.05.1919 г. – минёр ПЛ «Рысь», с 10.06.1920 г. – минёр, с 7.10.2920 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ «Тур» БФ. 28.05.1922 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ «Леопард» МСБМ. 15.09.1923 г. - ст. пом-к ком-ра ПЛ «Тур» («Товарищ») МСБМ. 1.04.1924. – ком-р ПЛ «Батрак» (быв. «Волк») МСБМ. 5.06.1929 г. – допущен к и.о. ком-ра ПЛ «Декабрист» («Д-1») МСБМ, утверждён ком-ром 8.07.1929 г. Участник ЭОН-1 (18.05.-5.08.1933), во время которой провёл «Д-1» из БМ в Мурманск в со-став Северной ВФ. 5.06.1935 г. назначен, 14.12.1935 г. вступил – ком-р 11-го дивизиона ПЛ типа «Правда» 1-й бригады ПЛ КБФ. Пр. НК ВМФ № 031 от 29.01.1938 г. уволен по ст. 43 «б». Арестован ¾.02.1938 г. 23.09.1939 г. ВТ КБФ приговорён к 10 годам ИТЛ. 29.11.1939 г. ВК ВС приговор отменён, дело направлено на доследование. 21.01.1940 г. ГП ВМФ дело пре-кращено, 16.02.1940 г. освобождён. Пр. НК ВМФ № 01121 от 21.04.1940 г. увольнение по ст. 43 «б» отменено, восстановлен в кадрах ВМФ, назначен ст. преподавателем СККС ПП при УОПП ТОФ. С 4.05.1942 г. – в санатории. 13.08.1942 г. пр. КБФ № 0031 назначен ст. препо-давателем кафедры материальной части оружия КУОС при УОПП им. Кирова (утв. Пр. НК ВМФ № 03071 от 22.10.1943). 29.04.1946 г. (пр. КБФ) – ст. преподаватель кафедры матери-альной части оружия ПЛ и ПЛО Курсов офицерского состава и гидроаккустиков УОПП им. Кирова. 18.07.1947 г. (пр. КБФ № 0463) – то же в составе 8-го ВМФ; затем на такой же долж-ности на Высших специальных офицерских классах УОПП им. Кирова. Пр. ВММ № 01561 от 21.08.1950 г. уволен по ст. 43 (по болезни). Умер 01.1980 г. в Ленинграде.
Капитан 1-го ранга (пр. НКО № 01168/п от 15.03.1936).
Награждён 2 орденами Ленина (23.12.1935, 21.02.1945), 2 Красного Знамени (3.11.1944, 26.04.1948), медалями «За победу над Германией» (9.05.1945), «ХХХ лет СА и ВМФ» (1948).

 Отправлено: 08.03.08 14:05. Заголовок: Солонников Орест Сер..

Солонников Орест Сергеевич – род. 17(29).08.1897 г. в СПб в семье подполковника. Рус-ский, дворянин. Учился в КК, 10.09.1914 г. принят в МУ. С 1.05.1917 г. – ст. гардемарин, в плавании на ЧФ, вахтенный нач-к вспомогательного КР «Троян», ЭМ «Зоркий». 06.1917 г., командуя десантным отрядом, участвовал в высадке в Ризе и Орту на турецком побережье. 12.09.1917 г. – вернулся в МУ. Пр. по МУ № 58 от 12.03.1918 г. уволен из училища. 26.03.1918 г. – по расформированию училища - в распоряжении штаба БФ. 27.05.1918 г. де-мобилизован. С 12.1918 г. – в составе 3-й Украинской Советской армии. 11.03.1919 г. – ком-р морской роты и бронекатера № 2 Днепровской ВФ. 1.04.1919 г. – зав. штурманской частью, 15.04.1919 г. – нач-к оперативной части штаба Днепровской ВФ, руководил операцией по разгрому банда атамана Зелёного под Киевом 17-26.07.1919 г. 09.1919 г. – нач-к походного штаба Днепровской ВФ. 27.10.1919 г. – чин для поручений при ком-щем Днепровской ВФ. 2.05.1920 г. – нач-к дивизиона КЛ и десантных частей Южной группы ДнВФ. 1.06.1920 г. – пом-к нач-ка оперативного отдела ДнВФ по морской части, 17.06.1920 г. – пом-к нач-ка и с 27.06.1920 г. – нач-к службы связи ДнВФ. 20.08.1920 г. – ком-р КЛ «Могучий» ДнВФ. 1.10.1920 г. – флаг-штурман ДнВФ. 1.03.1921 г. – пом-к нач-ка отряда судов по оперативной части, одновременно 23.03.-1.04.1921 г. и 2.09.-6.10.1921 г. – врид ком-го ДнВФ. 1.02.-31.10.1922 г. – нач-к штаба ДнВФ, одновременно 11-23.05.1922 г. и 5-21.08.1922 г. – врид ком-го ДнВФ. 1.11.1922 г. – председатель ликвидационной комиссии ДнВФ. 24.02.1923 г. – в распоряжении Строевого упр-я Морштареспа. 1.03.1923 г. – ст. производитель работ, 19.08.1923 г. – пом-к нач-ка стратегической части Оперативного отдела Морского штаба Рес-публики. 1.10.1923 г. – пом-к нач-ка стратегического отдела Оперативного упр-я штаба РККФ. 13.10.1925 г. – 30.06.1928 г. – окончил военно-морской ф-т ВМА. Проходил стажи-ровку в должности ст. пом-ка ком-ра ЭМ «Незаможник« МСЧМ. 1.03.1929 г. – пом-к нач-ка 2-го отдела 1-го упр-я Штаба РККА. 1930 г. – нач-к 8-го сектора ГУ РККА. 25.01.1932 г. – нач-к штаба АКВФ. 9.03.1932 г. – нач-к штаба МСДВ (с 1935 – ТОФ). Б/п. Пр. НКО № 00230 от 31.08.1937 г. уволен по ст. 44 «в». Арестован 26.07.1937 г., приговорен 29.07.1937 г. к ВМН, реабилитирован 27.07.1957 г.
Капитан 1 ранга (пр. НКО № 2484 от 26.11.1935).
Орден Ленина (23.12.1935).

 Отправлено: 08.03.08 14:14. Заголовок: Эмме Валентин Евгень..

Эмме Валентин Евгеньевич (1892- ), гардемарин ОГК, в 1923 г. - окончил штурманский класс СККС, служба на БФ, ЧФ, КВФ, 1929 г. – ком-р ЭМ "Рыков" МСБМ, 1930 г. - аресто-ван по делу «Весна», освобождён. 10.1934-01.1938 г.г. – ком-р КР "Аврора" КБФ, 3.02.1938 г. арестован, 31.07.1939 г. ОСО при НКВД приговорен к 8 г. ИТЛ. Умер в лагере.
Капитан 2 ранга.

 Отправлено: 08.03.08 14:18. Заголовок: Подгородецкий Никола..

Подгородецкий Николай Сергеевич – род. 6(18).05.1896 г., г. Сувалки, в семье ревизора Акцизного упр-я, надворного советника. Русский, дворянин. С 1905 г. учился в сувалкской гимназии, эвакуированной в 1914 г. в Шавли (Шауляй), затем в Вологду. В 1915-1916 г.г. учился в гимназии Петра Великого (Петроград). 23.06.1916 г. – поступил в Морское Училище. Летом 1917 г. проходил практику на ЧФ, на вспомогательном КР «Дакия» участвовал в обстреле турецких укреплений, на ТЩ – в постановке мин у Босфора. Пр. нач-ка МУ № 58 от 12.03.1918 г. уволен в связи с расформированием ВУЗа. 17.05.1918 г. – и.д. ревизора, 1.08.1918 г. – ст. пом-к ком-ра КЛ «Храбрый» БФ.1.12.1918 г. – поступил в класс подплава Соединенных классов. 4.04.1919 г. – не окончив учебу, направлен в распоряжение нач-ка минной дивизии. 11.04.1919 г. – 1-й пом-к ком-ра ЭМ «Сторожевой», участник боевых дейст-вий на Онежском озере (7.08.-29.09.1919), перехода из БМ на Каспий. 22.08.1920 г. – ст. флаг-секретарь нач-ка 1-го дивизиона ЭМ МСКМ.19.11.1920 г. - ст. флаг-секретарь штаба ДОТ МСКМ и Азербайджанского флота. 15.04.1921 г. – ком-р ЭМ «Дельный» МСКМ. Участник боевых действий у Энзели и Ленкорани (09.-12.1920). 8.08.1921 г. – в распоряжение УВМУЗ. 14.08.1921 г. – 6.05.1924 г. – окончил класс подплава при ВМА, одновременно с 19.08.1921 г. – минер ПЛ «Леопард», с 26.08.1921 г. – минер ПЛ «Волк», с 28.03.1923 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ «Батрак» (бывший «Волк»), с 17.09.1923 г. – врид ст. пом-ка ком-ра ПЛ «Красноармеец» («Леопард») МСБМ. 11.05.1924 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ «Комиссар» («Пантера»). 9.04.1925 г. – ст. пом-к ком-ра ЭМ «Железняков». 2.02.1926 г. – 1.02.1927 г. – окончил морской отдел КУКС при школе летчиков-наблюдателей им. Ворошилова (Ленинград). 17.02.1927 г. – лет-чик-наблюдатель по связи, 26.02.1927 г. – и.о. нач-ка учебной части, 7.04.1927 г. – и.о. нач-ка штаба 51-го отдельного авиаотряда ВВС МСБМ. 18.04.1927 г. – в распоряжении нач-ка ВВС ЛВО. 23.06.1927 г. - летчик-наблюдатель 66-го отдельного авиаотряда ВВС МСБМ. 21.12.1927 г. – ст. летчик-наблюдатель по связи 66-го отдельного авиаотряда. 2.01.-6.02.1928 г. – переподготовка в БФЭ, затем на прежней должности. 2.01.1929 г. – врид пом-ка нач-ка штаба 62-й отдельной АЭ. 16.02.1929 г. – пом-к ком-ра ПЛ «Пролетарий» («Змея») МСБМ. 8.12.1929 г. – пр. РВС МСБМ № 192 уволен в долгосрочный отпуск по ст. 674 «е». 1.02.1930 г. – преподаватель школы ФЗУ завода им. К.Маркса и Ленинградского машиностроительного техникума. 18.04.1932 г. - возвращен в кадры ВМС. 20.04.1932 г. – дублер ком-ра ПЛ «Декаб-рист» МСБМ. 20.09.1932 г. – дублер ком-ра ПЛ «Красноармеец» («Леопард»). 5.12.1932 г. – и.о. ком-ра, 26.01.1933 г. – ком-р ПЛ № 13 «Комиссар» («Пантера») МСБМ. 1.02.1934 г. – ком-р ПЛ «Б-7» («Комиссар») Учебного дивизиона ПЛ МСБМ. 14.11.1934 г. – и.о. ком-ра, 9.05.1935 г. – ком-р ПЛ Щ-306 «Пикша» 5-го дивизиона ПЛ КБФ. 8.12.1936 г. – и.о. ком-ра, 5.05.1937 г. – ком-р 26-го дивизиона 3-й бригады ПЛ КБФ. 08.1937 г. – ком-р 23-го дивизио-на там же. Арестован 26/27.12.1937 г. Пр. НКВМФ № 0180 от 19.03.1938 г. уволен по ст. 44 «в». Приговорен к ВМН 17.01.1938 г. Комиссией НКВД и прокуратуры. Расстрелян 25.01.1938 г.
Капитан 3-го ранга (пр. НКО № 00239/п от 22.03.1936).

 Отправлено: 08.03.08 17:16. Заголовок: Уважаемый, Федор. А ..

Уважаемый, Федор.
А не лучше ли эту ветку перенести вот сюда - http://kortic.fastbb.ru/?0-1 - в Альма Матер.....
Сам по себе раздел =Гардемарины= очень интересен. Я бы выделил именно выпуски 1916-1924 по которым очень противоречивые и бедные данные......

Успехов.
Сергей.

 Отправлено: 10.03.08 17:47. Заголовок: Господа! Предлагаетс..

Господа! Предлагается гардемарин и его воспоминания:
Соболев Леонид Сергеевич
09/21.07.1898, Иркутск-17.02.1971, Москва
осень 1911-1916 - воспитывался в 3-м Александровском Кадетском корпусе
05.1916 - зачислен в Морской корпус
05.1917 - член комитета Корпуса, во время практики сигнальщик эскадренного миноносца Стройный
10.1917 - в Моонзундском сражении комендор носового орудия эскадренного миноносца Забайкалец
02.1908 - в Ледовом походе ревизор эскадренного миноносца Орфей
окончил Соединённые классы усовершенствования командного состава при Морской академии
штурман миноносца, тральщика
на 06.1919-1920 - штурман линейного корабля Андрей Первозванный
с 1920 - член Круга музыкального чтения ("Голубой круг")
1920-е гг. - посещал в Петрограде студию Ритмического движения Д. М. Мусиной-Озаровской
флагманский штурман отряда сторожевых кораблей Морской пограничной охраны ОГПУ
22.08.1921 - арестован, вскоре освобождён
на 1921 - 05.1922 - штурман эскадренного миноносца Самсон
07.11.1921 - Делаю глупость за глупостью. Ведь встал рано, чтобы уйти на "Шексне" в Кронштадт. А она за ночь перешла от борта к заводу. Решил, что все равно не успею, и вот сижу в гостях у самого себя.
7 ч. утра, устроил себе мягкое кресло, яркая лампа горит ровно, тепло, и свежий воздух в открытый иллюминатор, сам я чистенький, даже пахнущий духами, сижу и пишу. А тут приходят и говорят, что на "Шексну" можно еще попасть. Улыбнулся светло и весело и сказал: пусть уходит.
- А вы?
- Быть может, днем оказия будет.
- А если не будет?
- Ну, что ж делать? Мне так не хочется уходить из каюты. Здесь сейчас так хорошо.
И отломил ему на прощанье ветку зелени,- пусть удивляется. У меня здесь сейчас Madame, ласковая, смешная Madame. Громко говорю ее имя и вслушиваюсь, как оно звучит. Тихая она здесь у меня, молчит, и только глаза,- как окна в утреннее небо, светятся нежно и светло.
Я буду раньше вставать теперь и играть в гости с собой. Это так хорошо и весело, и так светло.
Ездил в Кронштадт. Конечно, зря. Уже с вечера субботы стал думать о встрече. Спал на "Хивинце", хотел писать сюда, но мысли - в одном, в огне ожиданья. Встал в воскресенье очень рано, думая только о вечере. Веселый поход на "Крепком".
Потом - ванна, сборы и все время очень повышенное настроение. А когда был совсем готов,- внезапно скис. Показалось неумным и ненужным мое ожидание. Просидел около часа за "Валькирией" и нехотя двинулся. По дороге начал зевать, было смертельно скучно и все равно. Потом 29-2 ноября - Кронштадт. Неуютность пустой каюты, низкий уровень окружающего, к которому надо приспособляться,- скверно.
В воскресенье 30-го в 8 ч. снялся с якоря и пошли в море на "Лихом". Командир сер, как осенний рассвет. Пошли в Капорье. Ход отвратительный,- с трудом 10 узлов. Холодно - 4°. Мгла,- створ уже за Олегом не виден. В 2 ч. дня, когда пошли из Капорья к Приемному, засвежело, в 4 ч. уже ревело. Способность французов - валяться на волне, и теперь качало изрядно. Я люблю, когда ноги едут в сторону и хватаешься за что попало - за телеграф или за сигнальщика. Не люблю только, когда положит на 30-35° и долго не встает - ждешь, что встанет и ухнет на другой борт еще больше, вот-вот перевернется. И знаешь, что этого трудно ждать, а все-таки томит всего: ну, скорей, скорей! Плаванье ночью - сплошная прелесть, да еще в шторм! Оказывается, не выходит никак, стоя на мостике, припоминать Петроград и "разные улицы". Мне иногда бывает так жаль, что нельзя многого показать Madaine,- например - враждебного моря или тихости каюты вот сейчас.
Ночь промотались на якоре, валяет,- спать нельзя. Кое-как уснул в 5 ч., а в 7 ч. разбудили,- пора сниматься. Проклиная всё, пошел в холод и ветер. Зол был до того, что есть не хотелось,- ход убийственный, волна делает с кораблем что хочет, холод, мгла - все удовольствия сразу. Наконец к вечеру добрались до гавани - лег отсыпаться. Странно устроен человек,- всю ночь видел Madame и проснулся под этим впечатлением. Поймал оказию и в 4 ч. был на "Самсоне". Ванна, сборы - торопливо, наспех - и полный ход по набережной. <...>
11.11.1921 - "Вчера был Сергей. Как-то вдруг странно неожиданно заговорил с ним о своих стихах. Прочёл ему несколько вещей. Сергей - великолепный и тонкий критик. Он прав - мне надо работать над своим "песенным даром". Теперь я так требователен к своим вещам..."
15.11.1921 - Вчера привёл в восторг кают-компанию, сделав из ингалятора паровоз со свистком и колёсами. Забавлялись с полчаса, пока доктор не отобрал. - "Вам для горла даёшь, а вы балуетесь". А это забавно.
13.01.1922
Сочельник. В отвратительном самочувствии раскрываю тетрадь, чтобы под углом безнадежно-злого взгляда записать то, что запишется.
Уже третий день наблюдаю эту занятную, но совсем не эстетичную картинку,- как грамм за граммом отваливается десна от зубов. Третий день, как, сделав резкое движение, почти без сил валюсь на первый попавший стул. Третий день с мерзейшим вкусом во рту и с нудной, тоскливой болью в нижней части лица лежу почти не вставая. Крайняя раздражительность, какой не запомню с лета 20 года, отвращение к самому себе и ярко выраженная тенденция к сонному блаженному состоянию. От физического состояния - к внутреннему. Картина примерно: стоп все. Не думаю ни о Madame, ни о последних днях, ни о нашей линии.
Боюсь, что надо бросить эту затею: кружится голова, усталость и слабость манят в койку. Удивительно продуктивное и дарное занятие - спать и видеть кошмаром Арлекинаду. Громко и грубо ругаюсь. А тут еще обязательно к завтрашнему полдню надо достать полмиллиона, для поддержания "репутации". Черт их всех раздери!
Десны продолжают вываливаться фунтами. Только что расстался с очередным куском самого себя,- и вот уже любовно и печально трогаю языком имеющий отвалиться кусок в правом верхнем ряде зубов. Если удастся не умереть теперь же,- долго будет помниться этот первый день Рождества. Нелепо,- почти умирать с голоду в столице, а было почти так. Рестораны и кафе закрыты, праздник. На корабле - Гоби или Шамо, личных запасов - нуль. Дойти же домой - невозможно, ибо достаточно встать и протянуть руку за книгой на верхней полке, чтобы после этого лежать и изумляться, какой сильный и неправильный стук может поднимать сердце из-за таких пустяков. С отвращением наблюдая собственное разложение, вспоминаю, как о ком-то чужом, того, что казался мне таким ловким и смелым в легких и быстрых движениях, того, кто радовался упругости длинных ног, затянутых в пестрое арлекинское трико. Проклятая старуха, злостная судьба моя остроумно и деловито напоминает мне, что драться за чужую роль - смешно и неприлично. Хорош Арлекин, пластом валяющийся на кровати и меланхолически жующий собственные десны, подобно тому, как в краях моего детства парни и девушки жуют серу,- безостановочно и нудно. Две пестрых тряпки, как символ, валяются под столом, и провалившиеся "томные" глаза с излишней настойчивостью напоминают о неизменном кружевном воротнике и длинных рукавах. Хорош Арлекин, держащий в ослабших руках книжку и упивающийся красотой и больной фантастикой великого и странного Теодора-Амадеуса! Арлекин, с трудом перетащивший ни к черту негодное тело в кресло и готовящийся подарить если не миру, то известным ему глазам запоздалую порцию жалобных рифм и надрывного ритма...
21.03.1922 - Концерт предположен 28-го,- я занят перепиской нот. Ни один каторжанин не уставал так, как я, ибо я не позволял себе ни одной минуты отдыха, кроме самого необходимого. Служба полетела к чертям. С недовольным лицом заглядывает в каюту капитан - койка завалена нотами, я урывками выхожу обедать, неизменно опаздывая: надо же дописать до конца страницы.
25.03.1922 - Разбудили рано. Капитан жаждет услышать мое мнение о службе вообще и о службе на "Самсоне" в частности. Демонстративно отворачиваюсь к нотам, выясняю принцип работоспособности: "И кто нам больше обещает - к тому мы дружно перейдем". Названная мною цифра в 12 миллионов (почему не 19?), которые заплатят мне за эти листы, вызывает в нем изумление, смешанное с завистью, и в чем-то его убеждает. По крайней мере махнувшая рука была достаточно безнадежна и убедительна. К 6 часам аккуратно, как люди не моего склада на службу, прибываю на Шпалерную.
29.03.1922 - "К обеду будят. Вступаю в дежурство и, не теряя ни минуты, продолжаю работу. Быстро проходит день, все уже разошлись; с новой энергией, одержимый одним хотением - кончить в срок, - не отрываюсь от листов.... Вахтенному строго наказано - не отставать от меня, пока я не сяду за стол...".
29.04.1922 - "Уж это - наверное последний вечер в этой каюте..."
05-08.1922 - флагманский штурман кронштадского дивизиона эскадренных миноносцев
04.05.1922 - дежурил. Немного скучно, и пустой корабль тянет ко сну. Стучат в дверь каюты. Вошел Юхновский. Я связан с ним воспоминаниями о жестокой попытке верой родить чудеса: год назад неделя в море у зеленых берегов, когда я верил, что вернусь - и увижу. Помню его всегда аккуратную фигуру во всем белом, вежливый, отвратительно холодный голос и благополучие во всем. Сухой и ограниченный, без всяких возможностей к "глупостям", что раскрывают потайные глубины, он всегда мне не нравился. Плачу ему обаятельной вежливостью и такой же закрытостостью - ни намека на свою сущность. Какая-то глухая тревога: зачем он пришел, и прямо ко мне? "Я назначен на ваше место". Спокойно спрашиваю, хотя негодование, тоска и боль взрывом стукнули в сердце: "Откуда вы знаете,- мне ничего неизвестно".- "Уже есть приказ наморси. Вас назначают дивизионным штурманом на французах".- "Мне странно слышать это от вас. Простите, я на минуту вас оставлю,- поговорю с командиром. Вот папиросы и свежая газета". Еще в коридоре, торопясь, раздуваю свои иллюзии о командире, но, войдя и закрыв дверь, по бегающим глазам и подпрыгивающей предупредительности понимаю, что моя новость ему не новость. Стало противно и скучно. Беру быка за рога: "Ты знал о моем переводе?" Забегали узкие глаза:
"Не сердись, я не хотел тебе отравлять последних дней. Это все без моего ведома, я узнал post factum".- "Постой, не верти: ты хочешь моего ухода?" - "Нет, меня просто не спросили".- "Странно. Ты это правду говоришь? Видишь, все это уже неважно, но мне просто хочется составить определенное мнение о тебе, чтобы знать, кто такой Чернов. Итак,- когда ты узнал?" Засуетился: "Ей-богу, ничего не знал до самого приказа". Почему-то зловеще протягиваю: "Ну, смотри",- и выхожу в коридор. Пусто. Вдруг стало так тоскливо. Будто обидели, как в детстве, не взяв в театр. Уйти с "Самсона",- бросить каюту, где жил два года, это привычное и удобное расположение корабля... Кронштадт. Маленький миноносец. Небольшой ход. Лишение комфорта. Другая команда. И такой подпольный перевод - зачем это? Правда, сам добился своим презрительным отношением к службе и командиру. Сжимаю губы: ну, ладно. Любезно провожаю Юхновского и иду в штаб. Патрон, как всегда, весел и благополучен. "А, Л. С.! Вышибли?" - "Не скрою, кажется, так. Послушайте, высокородие, правда, приказ есть?" - "Вот он, за всеми подписями. Разве вам это новость?" - "Понятно".- "Как понятно, когда начальник дивизиона уже месяц назад просил об этой перемене".- "Начальник? Месяц назад? Ладно". Иду к Шлёне, почему-то настойчиво решив докопаться, кому же я бельмо на глазу. Наверное, ему, конечно, ему. Странно сбросить с себя всегдашний любезно-холодный тон, которым у нас обусловились отношения, и попросить его на две минуты неофициального разговора, чуть прищурив глаза и чувствуя в себе какую-то тоску и нарастающее негодование: "Ю. В.. отчего вы не предупредили меня о том, что я вам не к месту? Поверьте, я нашел бы себе по вкусу другое".- "Ваш капитан просил об этом; я полагал, что вам известно". Какая-то болезненная тоска встала в сердце. Что мне Чернов? Почему же так больно узнать, что он мне лгал в течение месяца:
"Тебя хотят перевести, я ежедневно отстаиваю тебя".
Грустный, но как-то безразличный ко всему, прошу его для разговора. Опять забегали глаза: "Да, да,- вот освобожусь". В каюте уютно, но как-то не чувствую себя дома: уже не моя. Только сел в кресло - вскинулось мгновенное желанье видеть, острая потребность броситься к теплым утешительным рукам; будто обиженный ребенок, заливаясь слезами, во весь дух мчится к маме, доброй, всемогущей. Лихорадочно быстро надеваю пальто, с трудом нахожу подсмену до шести часов и прыгаю в трамвай. В солнечных комнатах тихо и пустынно: бродит бесшумно Маня, Севка возится на диване с домиками. Хожу по гостиной, открывая одну за другой разбросанные книги и нетерпеливо захлопывая их. Время идет - и нет ни громкого стука в дверь, ни внезапных легких шагов, если взяла с собой ключ. Скоро шесть. Торопясь, ломаю карандаш на толстой бумаге - оставляю сумбурно взволнованную записку и выхожу в мокрую сетку дождя. Пройду до Невского - может, кончился урок. Не видя прохожих, впиваюсь взглядом в отдаленные фигуры. Нет, нет и нет. Как-то тяжело осев, опустив плечи и голову, сажусь в трамвай и еду на корабль. Противна мысль о встрече с капитаном. Конечно, я допустил огромную ошибку: после тюрьмы мне не следовало оставаться на "Самсоне". Quasi-приятельские летние отношения не могли иметь место зимой, и надо было подумать отчетливее о том, что я выдумал эту радость при моем возвращении. Кто радовался? Я - и в радости своей числил и других с протянутыми ко мне руками, когда, кроме неудобства, мой приход не причинил ничего. Жаль расстаться с Каролинским, жаль Лукашевского,- но они сами тяготятся "Самсоном". Только теперь понимаю, как действительно я обособился, отмежевался от кают-компании, швыряя, как подачку, ей редкие свободные минуты. А флотская кают-компания не терпит обособленности, предпочитая совместную скуку сепаратному веселью. "Соболев проворачивает каждый день. Соболев на берегу не живет, а чуть не каждый день приходит к пяти утра. Гм?" А почему Соболев не рассказывает о победах?
Какой-то болезненно (почти физически) разбитый вечер. Ни читать, ни сесть к столу. Ноты не манят. Уйти нельзя. Заставляю себя лечь, но долго ворочаюсь в темноте, неприятно жарки простыни и не успокаивает папироса.
06.05.1922 - Кобчик
Банка Хайлода
Творчество жизни - искусство, равного которому по яркости и густоте экстаза, сопутствующего всякому творчеству - не сыскать в искусстве, отдаваемом другим. Я пишу свой роман, и страницы его - дни, чернила - живая кровь, бумага - внутреннее существо мое. Все силы, вся энергия уходит на это. И как сравнить чувство наслаждения своим творчеством - здесь в уловлении слов? Я верю: из романа моих дней в свое время я сделаю роман творческой лжи. И войду в него сам и введу в него ту, кто помогает мне творить мою (нашу) жизнь. Все прекрасно на свете, и прекраснее всего - жизнь. Когда в жизнь вплетена Любовь - это ослепляет.
Какие дни! Какие дни! Я потрясен прекрасной их насыщенностью, я изнемогаю от поисков слов, которыми можно сказать на весь мир о бесконечной полноте. Любви. Так много всего: начать ли с конца, начать ли сначала?
Тихо, светло и тепло в незнакомой каюте. Где-то шипит пар и стучит спокойно-быстро динамо. Ровная водная пелена окружает небольшой корабль, аккуратно пополам разрезанная луна высока на облачном быстром небе. Устали все, спят. Ни капли усталости во мне, ибо я творю красоту жизни - переживаю поэзию яркой электрической лампочки над белыми страницами и бледной луны над притихшим усталым кораблем.
Красота, глубоко скрытая во всем, выявилась мне вполне. Оттого ли я могу сказать слово, которое боишься сказать: "Я счастлив",- или счастлив я от того, что ощущаю эту красоту во всем? Я колеблюсь: в моем распоряжении - одна ночь, сегодняшняя. У меня запас энергии на одну ночь до нового получения ее через тайну доверия любимой. Что вписать сюда за эту ночь работы? Тот ли путь к немыслимому, казалось, общению двоих,- или прекрасные последние дни? Ах, как манит второе: я еще живу этим, еще во мне аромат просверкавших дней. Но так ясно, так спокойно вспоминаю...
16.06.1922, Крепкий - Сегодня я устроил себе свой праздник: после обеда, дав все возможные распоряжения боцману и дежурному офицеру, ухожу в каюту и закрываю дверь, приказав не беспокоить ничем. Капитан нервен и хмур, сидит в каюте, механика не оторвать от скиснувшей донки, дежурный офицер на палубе - в кают-компании тихо. В каюте чисто, и темный, отраженный от грозовых туч свет вместе с поднимающимся ветром бьется в квадратный иллюминатор. На столе огромные букеты сирени белой и лиловой. И вся каюта, с высокой койкой, с причудливыми закоулками шкафов старого красного дерева, с белым сводчатым бортом, с удобным креслом, отнявшим все свободное пространство - уютна, свежа, светла и тиха. Давно не испытанное чувство - никто не встревожит. Время мое, и только мое, а этого так давно не было...
...Усталый, с тяжелыми закрывающимися веками, с наследием бессонной ночи - горящей кожей лица и напряженно чуткими нервами, сажусь на неудобную скамейку парохода и закрываю глаза. Толчок, и сдвинулась, поплыла радужная тяжелая волна, открывая то белую фигуру с опущенной головой, какой я видел у дверей госпиталя, то открытый прорезным краем белого не то девического, не то солнечно-дачного платья ровный скат плечей и груди, то близкие темнеющие глаза, понятные, глубокие, влажные - мои; изумительное небо с бессветной огромной луной и бледное серебро ее отражения в канавке у густолиственного сада на недвижной реке.
Ширится грудь, и глубоко, сонно вздыхаю. Чаще и чаще смена образов, фантастические картины - сейчас будет сон под горячим солнцем в говоре размещающихся пассажиров. "Л. С.!" Открываю глаза, все время расширяя их - захлопнутся. Человек, которого я видел всего один раз два года назад и про которого говорят, что он не в своем уме, почему-то запомнил, как меня зовут. В приподнятом состоянии усталости от красивой бессонной ночи, окутанной словами, звучащими просто и глубоко, радостный от неожиданного легкого поцелуя,- я раскрыт и беру этого человека сразу в свою глубину, помимо условностей, помимо внешних форм жизни. Как-то сразу заговорили, каждый о своем, и внутренний смысл доверия этого подсевшего поближе и говорящего тихо о своем credo человека, много старше меня,- мне ясен и так близок. Ищет. Тянется своими детскими глазами на добродушном лице к неуловимому свету Правды. "Вы счастливее. Я только к тридцати двум годам понял красоту жизни и ненастоящность ее. А вы - молоды и уже чуете ее". Теплый короткий дождь освежает горящее лицо, просторная гладь опять дрожит в солнце, и хочется кричать кому-то умиленно и радостно: "Хорошо!" Каждая минута, каждая секунда взята глубиной целиком без остатка, без потерь. Мне не показалось странным, когда, доведя меня до ворот завода, он сжал мою руку до боли крепко:
"Дай вам бог подольше быть таким ясным и счастливым". В заводе душно среди зданий высоких и красных с огромными черными окнами. Маленький миноносец зажат между мертвыми громадами крейсеров и озабочен: стучат по нему пневматические молотки звонкой чистой дробью, шипит белый пар, прямо к голубому небу тянется едва заметная струя дыма над трубой, и быстро проносят грязные люди части машин. Вкусно пахнет краской и теплым машинным маслом. Отвечая на торопливые приветствия людей, пробираюсь по заваленной самыми неожиданными вещами решетчатой палубе и спускаюсь вниз. Капитан скучает в этой сутолоке, барственно пьет какао и с чувством облегчения передает мне все работы. Голова пошла кругом. "Не успеть, Я. В." - "Нужно, дорогой мой".- "Есть".- "Сейчас же заводите машину - уже три часа".- "Есть". Прохожу в каюту - на минутку останавливаюсь в медленном наплыве светящегося воспоминания и перевожу себя на другие рельсы, дрожащие в грохоте разных и осязаемых забот. Другой путь - спокойный и тихий, пролегающий по садам, где можно остановиться, чтобы вдохнуть лунную свежесть и белую ночь, чтобы бродить в неосязаемой чудесной прелести чувств, не считающихся с часами и минутами - закрылся. Медленные движения не к месту, томность и любовная лень - невозможны. Холодный душ смывает усталость, и, как марионетки на нитках, люди начинают кидаться в разные стороны, невольно поддаваясь власти коротких и Деловитых приказаний. С каждой минутой собираю все больше и больше ниток, отданных в другие руки при отъезде. И весь насторожен и занят; каждый человек отмечен, учтен, каждая работа ждет своего времени, и к вечеру уже завертелась сложная машина, в которой я непрестанно разворачивающаяся пружина. Сознание, что стоит мне не подумать о чем-то, не предусмотреть чего-то, и хрустнет колесико, замедлится где-то темп работы,- помогает не останавливаться. И чувство удовлетворения, идущего от врожденного эгоизма, в сознании, что достаточно одному человеку сложить руки, и все медленно остановится, развалится, замрет,- льстит и занимает, ибо этот человек - я.
Время больше не принадлежит мне: 67 человек, и у каждого вопрос, у каждого лень, о каждом надо помнить и думать сразу за всех. Промахи больно бьют по самолюбию, удачи укрепляют и радуют.
С сомнением покачиваю головой, вглядываюсь в сложность постройки,- приведения корабля в порядок. Просто сказать: вычистить трюмы. Но когда оттуда вынимаются такие неожиданности, как груды сгнивших за два года чехлов и под ними механический лот, о котором никто не подозревал, невольно чешешь левую бровь:
что-то дальше будет? В промежутке между двумя залезаниями в узкие дверки темных трюмов, где скорченные люди моют и красят, вспоминаешь, что завтра грозит опасность сесть без обеда - нет дров для камбуза.
Посылая за ними, хлопаешь себя по лбу: где же фельдшер с серой для дезинфекции? Поворачиваешься позвать его и натыкаешься на писаря: "Л. С., проверьте сведенья, надо послать к двум часам".- "Сейчас". Карандаш ведет по столбцу цифр, а сбоку медлительный бас боцмана:
"Товарищ староф, сода уся вышла. На хиву, что ль, пойти?" - "Сейчас". Командир рядом внезапно и некстати:
"Л. С., расписание по сеткам готово?" - "Сейчас". Возбужденные голоса слева: "Я отказываюсь! Не полезу в трюм! Когда у меня рабочее за прошлый год выдано!" - "Я тебе откажусь! Иди к старшему офицеру! Там разберут! Л. С., вот тут..." - "Сейчас!" Тут же вестовой:
"Л. С.,- денег. Я на рынок".- "Сейчас, боже мой".- "Катер подошел, просят командира".- "Сейчас". Иду за командира выслушать повторное приказание к трем часам в субботу быть на рейде, иду и прошу соды под честное слово ("вот примем,- отдадим"). Иду смотреть в невинные глаза фельдшера, которого вызывали именно утром в госпиталь, по пути обещаю "что-то показать" вылезшим из трюма грязным людям, усевшимся покурить на чистом юте, гоню запарившегося вахтенного за баталером, мучительно вспоминая, что надо послать в порт за дровами, и бегу на мостик - сигнальщики не разбирают сигнала. Почему-то никогда не удается выпить горячего чаю: сядешь - и с первым глотком зловещая фигура вахтенного: "Привезли радиостанцию, просят людей". Людей! Это самое страшное, их так мало, и все заняты. Хоть самому идти. С радостью видишь фигуру с опущенными руками и зверем набежишь: "Вы что делаете?" - "Топор ладил".- "Кончили? Боцман! Вот его за дровами!" Иногда разбежишься лбом в стенку: "Вы что делаете?" - "А я дневальный в палубе",- и нагло смотрит,- ан, не укусишь. Растеряешься, потом найдешь выход: "А окурки почему? Прибрать!"
Пришел вечер, ясный, красивый, июньский. По завтра будет день жадный настолько, что, еще не родившись, уже съедает этот вечер: надо втолковать боцману, как начинать мытье решеток, где и как развести соду, откуда добыть щеток и как из двадцати человек послать пять в порт, поставить троих на ют, троих на бак, троих на вельбот... Que diable'! (О, черт!) А за чехлами двоих?
Книги лежат нераскрытыми. Когда к десяти вечера все угомонится,- придет баталер советоваться, как обменить в порту обмундирование. А к двенадцати шумный разговор в кают-компании - командиру не хочется спать, и он внезапно заслужит: вырабатывается расписание людей по бакам. Придешь в каюту, грустно хлопаешь усталыми глазами на чернильницу, чтоб лечь в койку, позвонить вахтенного, изрекая самому себе приговор:
"Побудка в восемь. Меня - за полчаса".
<...> Судьба старательно оберегает меня от свободных минут. Буквально все время ходят и ходят разные люди - их 67, а я один. Раз поставив крест на мечтательных вечерах, я свирепствую в работе. Цель - из 67 людей и 400 тонн железа создать плавно работающую машину, чтобы каждое колесико и каждый человек работал немного, незаметно и автоматически, самому сесть у доски с кнопками и изредка нажимать ту или другую. А это - так трудно. И пока она наладится, эта машина, каждого приучаешь, каждого учишь. 4 дня беспрерывной вездесущности ушло на то, чтобы приучить команду к мысли, что без моего ведома ничего не должно делаться. Теперь не так, как прежде,- всему подай логическое обоснование. Теперь уже легче, но все же нужно беспрерывное наблюдение. И лезут со всем. <;...>
И вот - еще одеваешься,- уже медлительный хохлацкий бас боцмана. И с каждым словом ассоциируются тысячи грядущих забот: как в шкатулку кладешь в себя приказания самому себе: "Достать соды. Послать за песком. В малярную за кругами. Разругать машинного содержателя за чехлы. Наказать троих проспавших. Выкрасить вельбот. Посмотреть мясо,- портится. Ревизору-о краске".- "Давайте людей во фронт". Наверху перед шеренгой безмолвных колесиков моей машины,- мгновенная паника: не хватит людей. Потом - быстрый разгон: по два, по три - расходятся по местам - и теперь начинается лазание по всем дыркам. Потом командир - и ультиматум ему: или втирать очки - тогда корабль завтра готов, или делать на совесть - к субботе. Из трюмов выносятся четыре года пролежавшие вещи, и сегодня, когда приведение корабля в порядок закончено,- я знаю его, как свой карман. Никогда не удается выпить горячего чаю - всегда оторвут. А вечерами - готовишься к завтрашнему дню, чтобы ни один человек не застал врасплох вопросом: "А это куда девать?" - или сообщением, что нет мыла. К 11 часам будто бы и свободен. Но подают ужин. Это значит - бессмысленное сиденье вчетвером вокруг стола,- или каюта, такая славная, но сквозь дверь которой слышны все разговоры. Уйдешь наверх - и долго смотришь в закат, пока не оторвет человек, которому захотелось ехать в Петроград. Логическим обоснованием отказа ставишь личный пример: "А когда я поеду, вы не знаете? Ну то-то". Ложатся поздно и, когда стихнет, с тревогой и печалью видишь, что сесть к столу выше сил: с наслаждением вытягиваешься в койке и, едва успев вспомнить тонкую и душистую ладонь, проваливаешься в полную снов мягкую глубь.
01.07.1922 - <-..> Длинные деревянные мостки вздрагивают от коротких желтых с белыми гребнями волн,- ветер при солнце рвет фуражку, и торопливо размахивают мачтами яхты, заставившие гавань, мотаясь на волне деловито и быстро. Густые деревья бульвара не разгибаются, склоненные ветром. Прохожу улицы, площади и сады, сосредоточенно уйдя в себя. В нас. И когда перед глазами вырастет игрушечка - корабль, вздрагивающий мачтами от солнечного ветра, жадно раскрывший свои какие-то детски-наивные рты - угольные ямы, маленькие и милые,- я снова смеюсь, весело и негромко. Какое-то странное сплетение во мне Тебя и его. Что Вас соединило во мне? Или его люблю?
Грязные и довольные четкой работой люди скалят на меня белые в рамке красных губ на черном лице зубы. Приветствия и возгласы радуют. Мне хочется каждому сказать хорошее и радостное. Легким уверенным шагом прохожу палубу, вздрагивающую то здесь, то там под грохочущей массой опрокинутых тачек. И будто ждали меня,- так хорошо встречают. Кажется или правда? Не успел пообедать, как докладывают, что погрузка кончена. Выхожу на мостик, взволнованный и радостный - и первый раз на мостике один, сам господин. Власть над гудящим железным, но живым существом. Ветер шумит в ушах и приходится громко кричать слова команд. Я уже не волнуюсь, я уверен в себе, ибо, как талисман, призвал воспоминание о Тебе, ласковой моей. И люди невольно поддаются веселой уверенности моего голоса и не сходящей с лица улыбки, гордой и сияющей. Короткий звон машинного телеграфа, четверть минуты ожидания - и миноносец поразительно легко и быстро выскакивает из узкого канала, подставляя борта толчее. Узкие входные ворота много правей. Совсем не думая, как и что надо делать, в какой-то почти вдохновенности передвигаю ручки телеграфа и почти не удивлен, что миноносец быстро и послушно идет в жутко узкие ворота. Так же не думая, отдаю тысячи приказаний, обусловливающих красивый и "морской" вход в гавань. Только ловишь себя на том, что это я уже приказал. Когда же успел?
Мальчишески весело бросить телеграф, наблюдение за движением корабля, чтобы вытянуться всем телом, опершись на поручни и закрыв глаза, настойчиво и мгновенно ощутить Тебя. И, смеясь, вернуться к медным блестящим рукояткам. В гавани темно. Мысли поразительно легко и отчетливо подсказывают, что нужно сделать, чтобы ветер яе испортил рассчитанных поворотов. Быстро развернувшись, миноносец идет задним ходом в стенку. Ловлю момент - последний и самый красивый,- когда дать полный вперед, чтобы, вздрогнув, корабль неохотно остановился. Все ближе отвесный камень, и ход кажется чудовищно быстрым. Две мысли: не прозеват ...

 Отправлено: 10.03.08 17:47. Заголовок: Господа! Предлагаетс..

... ь и не поторопиться. Уже глаза сигнальщика два раза повернулись ко мне,- первый раз с любопытством, второй - с беспокойством. И команда, стоящая молча наготове у концов, уже удивлена, уже взволнованна. Радостно стоять, сдерживая руки, сжимающие медные ручки: "Рано, рано... Чуть еще..." И когда с кормы доносится тревожный возглас: "Стенка близко",- улыбнулся задорно и взволнованно: "Вижу". И успокаиваю невольно дернувшие рукоятку руки. "Рано!" Спокойный комиссар не выдерживает: "Уж очень близко, Л. С.". Нарочно небрежно отвечаю: "В свое время остановлюсь". И вдруг, не думая, просто почувствовав: пора,- решительно ставлю ручки на "полный вперед". С клокотом взрылась желтая вода на десяток секунд и затихла. Миноносец стал неподвижно, скрепленный тросами со стенкой, и жаль, что кончилось, что пора уходить.
Потом спускаюсь с мостика, встречая довольные взгляды команды. Мой любимец - старший машинист, полуангличанин, полуэстонец, всегда вежливый, спокойный и красивый, говорит мне сдержанный комплимент, когда я прохожу мимо. Буйная натура другого моего любимца, молодого бесшабашного комендора, прорывается в восхищенной брани. Точно именинник, я спускаюсь вниз и не могу ни сидеть на месте, ни сосредоточиться на чем-нибудь. Это ли счастье? Что плохого, что мрачного есть вот сейчас? Есть Ты, любимая и такая доверчивая, ждущая. Есть Любовь моя и есть неколебимая уверенность, что полюбишь и Ты,- есть корабль, послушный, изящный и милый, есть люди, как дети, верящие в меня, есть солнце и ветер и музыка, звучащая в ушах...
11.07.1922, Петергоф
Какое-то любовное безумие вошло в меня. Вот - отвез на берег Колланга с письмом и не нашел в себе силы вернуться на корабль. Мотался по великолепным закоулкам красивого парка, пока случайно не вспомнил об Ушакове. Двухэтажный деревянный дом с тесными комнатами, крытая зеленым бархатом резного дуба мебель, крашеные полы - хорошая уютная провинция возле столицы. Точно спасаясь, ухватился за Ушакова. С наслаждением ухожу в слова, которых давно не слышал: искусство, ритм, Сологуб, любовь, настроение, печаль, нежность... Слушаю внезапную его "исповедь",- утешаю его, что совсем не обязательно в любви быть насильником, пытаюсь уйти в него - но не помогает: постоянная тревога и - как это назвать? - томление. С полными руками душистых веток жасмина медленно бреду по замолкшему парку вдоль недвижного канала, прямо на узкую красную полоску неба над дымным от тумана морем. И останавливаюсь, изнемогая от чудовищной и радостной печали. Слов нет. Кричать или выть по-звериному на луну, жалуясь заснувшим чужим людям, деревьям и морю на огромную любовную тоску. Притих на вельботе - нервы чутко натянуты, режет слух громкий смех. Каюта освещена всеми лампочками, огромные букеты жасмина празднично нарядили стол, и заструился напоминающий разрезанную дыню сладкий запах. Тихо. Молча сижу в кресле, думая о своем. Письмо? Не могу. И не знаю, худо ли это или хорошо, что так томлюсь, что даже письма не напишешь.
27.07.1922 - <...> День. В какую-то новую фазу вступил я по отношению к "Крепкому". Чисто внешние перемены (смена командиров, новый офицер) оставляют впечатление какой-то недоделанности дня. Взять хотя бы одно: меня лишили каюты. До сих пор моя каюта была запретна для всех - я сказал, просто и убедительно: "Пока я в кают-компании - я ваш. Если я в каюте - то я один. Терпеть не могу гостей в каюте". А теперь новый командир заходит ко мне и мешает мне быть одному. "Посидеть" - так называется это бездарное занятие: раскрытая книга и молчащие мои губы, сухие реплики и весь мой вид - живой вопрос: "Что вам от меня нужно?" Но сидит упорно и много. Это злит, и я недоволен своей злостью. Как он не поймет, что, если я не хочу, от меня ничего не дождешься. Захочу - сам его позову.
Брожу по "Новикам", не возвращаясь к себе, в разрушенный дом. Наблюдаю Жано (И. С. Исаков). Великолепный вольт, совершенный им на днях, меня занял и обрадовал. Живу музыкой,- появились ноты, здесь Сарнович, я рад ему и божественному наслаждению хорошего рояля и близкого, понятного партнера. <:...>
30.07.1922 - Понял, в чем дело с "Крепким". Вчера уехал капитан, я хозяин. И снова люблю его, и сам на себя сержусь, как еще вчера я мог смотреть равнодушно на то, что команде неудобно спускаться по сломавшемуся трапу, что было все равно, игрушечка корабль, или грязная баржа. А все оттого, что здесь я сейчас хозяин. При старом. командире было так, как вот сейчас: я вел все, и он. ни' во что не вмешивался. А этот - предъявляет свои права, самое худое - не искренно, а по обязанности. "Ах, вы хотите распоряжаться? Пожалуйста, я уйду" - это совсем не то, что во мне. У меня чувство какой-то ревности. Если "Крепкий" позволяет командовать собой не только мне - то и пусть. Я как-то обиделся - на команду, на щенка, на машины и даже на каюту. Не хочешь, чтоб я заботился о тебе,- не надо. У меня есть Сарнович. Жано, Бешков - обойдусь. Но сразу же, как уехал командир, я замечал по всему кораблю. Еще вчера было все равно, как команда вернется с берега,- раньше или позже, будет ли вовремя шлюпка, оставят ли им ужин. А сейчас, изыскиваю способ дать им погулять больше времени, встаю в шесть часов, чтобы самому послать шлюпку за оставшимися на танцульку, а утром попозже разбудить их - пусть отоспятся. И команда платит мне тем же. Отношение ко мне или к командиру резко различно.
Неужели так сильна потребность ласкового и любовного отношения других к себе? Любишь - не затем ли, чтоб любили тебя?
Но искуситель тут как тут. Иногда раздается "насмешливый хохот, и Супрамахи не глядя увидел сбоку хищный красивый профиль властного духа"... А что, если это я и только я? Вот придумал, что команда меня любит, что я ей нужен,- а на самом деле ей все равно, Соболев ли, Берггольц, Сидоров, Петров?
Быть может, способность верить - создает счастье в жизни, только способность верить. Но я знаю, как трагически смешон человек, верящий, что он нужен, что его любят, когда он никому не нужен. И его старанья отплатить за несуществующую любовь - навязчивы та, тяжелы.
Один из примеров веры: как-то я сел в вельбот. Был ветер не слишком свежий,- я ходил и в более свежий и северный. Отвалили от борта,- сразу накренило, зачерпнули воды. И я вдруг потерял это вдохновение, которое помогает не думая травить шкоты и перекладывать руль в нужную сторону. Я не поверил, что я выйду и вернусь. Я внезапно разучился править шлюпкой. Как-то неумело, едва справляясь, выправил крен, стал против ветра, прислушался к себе: веришь, что справишься? Нет, все пусто внутри. Скомандовал: "На фалах! паруса долой". Взял весла и вернулся под веслами к кораблю. Команда удивилась. Не вдаваясь в тонкую психологию свершившегося, объяснил просто, боюсь идти, и все. И не стыдно,- знаю, что прав.
Так и тут: я верю, что я нужен,- и "Крепкий" чует во мне заботливого и дарного хозяина. Не верю - пусто. Когда я верю, что я нужен Тебе,- я люблю. Когда не верю, когда думаю: а зачем я ей? - тогда пусто.
В такой смене веры и неверия мы проходим жизнь. И творчество жизни - в прекрасной вере "в себя, в Тебя, в мою звезду".
05.08.1922 - <...> Сама судьба шлет мне радости и печали в свое время. Так грустно уходить с "Крепкого". Но я спокоен, ибо я готов на новое, еще неизвестное. Мне не может быть страшно ничто. Из всего я сумею сотворить Красоту, которая живит Любовь и сама рождена Любовью. Сейчас я так сильно хочу своей заветной мысли - большого похода, что я почти его не хочу. И в этом - сила желания: хотеть так, чтоб это было уже не нужно. <...>
Я назначен на "Океан" (старшим штурманом). Поход за границу решен. Это послужит мне огромным этапом в жизни и в связи с Тобой.
Два дня назад я принял бы это совсем иначе. Сейчас я принимаю это по праву. Есть какая-то странная связь между нашим таинством и этим подарком судьбы. <...>
10.08.1922, Океан - Какая тоска была эти дни во мне! Спасет ли "Океан"? Только что излазил все, куда мог попасть. Уже три часа ночи.
Но все еще, несмотря на новизну огромных масштабов этого чудесного корабля, прорывается печальная нота - не то.
То - там, где на подоконнике светит полная луна. Где в полутьме на диване близкая ароматная, стройная белая фигура. Где черный рояль освещен лампой. Где ходят поезда и у окна две фигуры, близки руки, рядом колени, рядом глаза, и от них постоянное тепло.
Разорвано внутри. Это чудовищное устремление к тайнам мира и высот, что я пережил на пароходе над клавиром Каина, это беспомощность, с которой я проснулся в маленьком деревянном домике, боязнь людей и пространства,- потом опоздание на пароход от физической боли,- потом свиданье,- радость не в радость - вконец измучили, извели. Нервы, говорит Леонид. Да они у меня теперь крепкие. Но чуть не досмеялся до истерики.
Каюта просторна. Все здесь большое. Ах, Ясная. К тебе хочу

 Отправлено: 10.03.08 17:48. Заголовок: Продолжение

05.09.1922 - Как-то потускнели и стерлись краски, которыми я расцветил этот огромный пароход с его стройными трубами, с его командой, которых мыслишь отделениями и ротами, а не отдельными людьми. Тоска смертная... Вот - ночь, лунная, с мелкой рябью облаков на таком высоком, что дух захватывает, небе, и яркие лампы над черным блестящим углем, грохот лебедок - ночная погрузка. А я каким-то неприкаянным брожу, все не устраивает. Не хочу и не могу видеть тех, кто меня знает,- сильна) потребность или одиночества, или Тебя. А не Тебя, не таинства нашего,- так письма Тебе. Ясненькая моя, как странно и радостно бывает вдруг остановиться в грохоте жизни: будто замрешь с поднятой для бега ногой, а кругом несутся - Исаков с быстрыми жестами, неторопливо, не поспевая за всеми,- командир спокойно, с большой бородой, Маленький - с растерянным взглядом, внешне наглый робкий Ушаков и сотни и тысячи лиц, уже бесформенных в толпе, увлекаемой временем. Иные идут, несутся сами, лицом вперед, иных повернуло спиной, и несутся не зная куда, иные в нелепой позе падающего,- да упасть некуда,- сплошная масса людей, увлекаемых временем. Утренний холодок, ясное, но холодное солнце, потом - обманчивое тепло августовского полдня и облака на закате и луна над розовым горизонтом, и потом величие и спокойствие струйки пара, серебряного в лунном свете на глубоко синем небе. И день за днем несущаяся во времени, отдавливающая друг друга масса людей. Радость тому, кто вырвет себя из густой толпы, кто остановит занесенную для шага ногу. Я стал неподвижно - и хронометры, и компасы, и каюта с ярким столом под лампой, и иллюминатор с облачной луной посредине, и розовый ноготь на белой бумаге, и стук торопливый динамо и затяжной - насоса, и запах твоих духов - все мое, как весь мой - мир. Я устал. Но не хочу спать. И отметаются, как отмелось время, мелкие мысли о завтрашнем дне: писать, не спать, когда завтра рано вставать, когда завтра - день весь в работе. Ах, не все ли равно? Ночь моя, как весь мир мой.
<...> Творить жизнь, беспрестанно исправлять ее некрасивые недостатки, не выпускать из рук резца и кисти, успеть положить на мгновенное безобразие человека густой слой благодетельной краски,- это так утомительно. Абсолютно в мире, где живут люди, только то, где властвует солнце, луна, воздух, вода. Ничем не исправишь лунной ночи или заката, ибо они - великолепны, как великолепен и серый дождливый день с привкусом осени. Там же, где люди,- изгажено все. Вот беру "Океан" - и исправляю все промахи всех девятисот его жителей. И стройный высокий корпус с круглыми светами иллюминаторов, с гудением вентиляторов и стуком динамо встает в первоначальной красоте замысла его строителя. Он умер, тот человек, что его строил; но он видел его в своих творческих провиденьях таким, каким сделал его я сейчас. Я ведь не сделал, я просто обратил внимание на детали, которых никто не видит, и детали сцепил в одно общее. Стройное целое, где все без пропусков, чего никто не хочет сделать. Прибавил луны, серебряных чешуек воды, свежесть ночи, угрюмый силуэт "Севастополя" рядом,- и вот "Океан" дышит, живет и любит меня, давшего ему жизнь, жизнь во мне. Я не хозяин и не господин его - я его друг. В старых сказках у каждого стула есть свой гений. И гений "Океана" мне кажется стройным взрослым мужчиной со спокойным взглядом русских добрых глаз, со светлой короткой бородкой. Он красив и силен. И очень добродушен, и очень вежлив. И бесконечно страдает от грубых рук, хозяйничающих в его теле. Он любит, по-моему, трех-четырех человек: командира, старшего механика (они друзья с постройки), меня и одного ученика, которого я застал сомнительно качающим головой над поцарапанной краской борта.
"В чем дело?" - "Эк их, ироды! С им бережно надо, а они - блоком по борту".
А старшего механика считают сумасшедшим. Он иногда ночью вскочит, старенький, с огромными настойчивыми, запавшими в лице глазами и молча, неслышно катится в ночных туфлях в машину: потрогает подшипники,- не греются ли? - хотя машина стоит, проведет рукой по блестящим колесам клапанов, пугая безразличных и сонных вахтенных машинистов и ворча что-то в седые усы, так же быстро бежит в койку. Ему до всего дело. Я первое время удивлялся, какой добрый дух ежедневно проверяет часы до моего прихода: вечером, знаю, отставали часы в радиорубке, а придешь в полдень проверить,- верно. Однажды я его застал, маленького, кряхтящего, взобравшегося на помпу в церковной палубе,- вертит корявыми пальцами благодушную стрелку ленивых, часов. Смеюсь:
"Федор Алексеевич, разве ваше это дело?" - Заворчал, смутился, как ребенок над банкой варенья в кладовой. "Ветер у вас в голове, молоды еще, досматривать надо".
Помню его обиженный вид, когда я начал опробовать и проверять рулевую машину перед походом. Он стоял в стороне надутый, смешной и подозрительный и ворчал про себя что-то. Я боялся ударить лицом в грязь, хотя вечером провел три часа над чертежами. И когда я, не задав ему ни одного вопроса, сам провернул руль, переключил на ручную, заставил рулевых висеть на огромном штурвале и сверил стрелки указателей,- он сменил подозрительное недоброжелательство на благодушную воркотню. Следующий поход он уже верил мне на словах, но я застал его одного в рулевой машине, тайком проворачивающего руль. Я обиделся, а он смутился. Любопытно, как будет завтра.
Я так рад, что пришла сегодняшняя ночь. Еще вчера - был у меня Маленький, от которого эти дни я бегал, как от огня. Упрекал меня в отсутствии жизненной линии:
"Ведь эти твои романы,- с "Крепким", с "Океаном", с Жано, с идеей, нужно так, что уже не нужно,- только романы, проходящие, как романы взбалмошной женщины". Я его слушал, ощущая в себе ту тоску, что пьет меня четвертый день. И, не показывая ему ее, говорил, отвечал и старался докончить вечер. И ощущал в себе, что поход будет мне мукой. <:...>
11.09.1922 - Как интересно - жить. Такие стремительные были эти дни: уничтожение девиации (как именины), поход, торжество штурманского дела, что мы вдвоем с командиром придумываем себе ежечасно, каюта славная с неумолимыми хронометрами, стол с таблицами и вычислениями, такими чистенькими и четкими (радостно ночью восторженно завертеться в кресле, забыв об усталой спине, не разогнутой весь вечер,- добился верного результата!), компас, бесшумный и таинственный, несущий с собой мучительную мысль: а как это выйдет на карте? - и подарок командира, чудесный, полированный катер с царской яхты, не катер - игрушечка, а гребцы, которых я научил влюбиться в него, снимают сапоги, чтобы сесть в него. Приятно и то, что он стоит у меня над головой, прямо над каютой. И туман сегодняшний, густой и звенящий ударами колоколов и воем сирены. И все эти блестящие, изящные инструменты, каждый из которых имеет свою тайну,- как радостно изучать их. И тихоходная "Шексна", вертящаяся до потери сознания в узком проходе, где я шесть часов лазал в поисках опасной нам банки, и лупа в огромных дырах пухлых облаков, когда поля кажутся озерами и лес темен, и двадцать человек спешат со мной по узкой лесной дороге усмирять добравшихся до водки матросов. И потом - страшное освещение моря, высокая и бледная луна и огоньки далеко на воде, когда огромный баркас поскрипывает веслами и румпель тянет руку.
Как кинематограф, перескакивают картины: просторный и чистый мостик. Важная и молчаливая штурманская рубка, солнце в глаза, бесшумный ход моего красивого друга, ласкового и послушного, яблоко во рту и любовный взгляд командира, следящего мои движения. Ни одного высокого слова, ни одного признания - а мы очень любим друг друга. Как-то вечером я вошел к нему, в восторге от его подарка - катера, и шутя стал строить планы: "И. Л., как-нибудь я приду за вами на нем в Петербург".
<...> Он слушал с всегдашней серьезной полуулыбкой и вдруг вздохнул просто и грустно: "Эх, Л. С.- жены нет". И поток моих веселых и любящих слов оборвался: у него весной умерла жена. И вот это - необыкновенно острое чувство боли, чужой боли,- новое для меня чувство не позволило мне лживых и ненужных слов. Я как будто не заметил, он как будто не сказал, но это привязало нас друг к другу. И мы мало говорим,- все больше о корабле да о походе, но когда я ему рассказываю или докладываю, я, не ища слов - сами идут,- подношу ему то, что хочу рассказать любовно и бережно, будто букет собираю. И так радостно, когда все, что поважнее, все, что поинтереснее, все, что красивее,- дается мне. Завтра я еду в Петербург - и трогательная заботливость капитана, чтоб поспеть к утреннему пароходу, мне приказано взять его вельбот. Это не тщеславие, что удовлетворяется катанием на капитанском вельботе. Это - благодарность за лишние часы около Тебя, о которых я его не просил из какого-то уважения к нему и к себе, которых будет так мало и о которых он догадался сам. А сейчас мы съезжали на берег, прямо с мостика. Мой катер отливает на луне своим полированным красным деревом, холодно блестят уключины и ритмически дергается рука на румпеле.
02.10.1922 - <....> А жизнь крутит ручку кинематографа, и одна красивее другой, одна насыщеннее другой стремительно проходят картины. <...> Вот дернули за ручку - только что вернулся из чудесного Твоего города,- меня уже зовут, теребят и суют в руки "Океан", собирающийся в поход, который никому не снился. Каюта завалена лоциями, картами и русскими и английскими, сердце задавлено сладкой тайной,- о походе к Швеции знают на корабле только двое - командир и я. И радостно и жутко, а вдруг сорвется? Вдруг почему-либо не пустят? Потом - маневры, и тревожно напряженная обстановка работы мысли, ворочающей целыми кораблями и сотнями людей. Что я создал себе из этих маневров? Каждая минута этих чудесных дней выпукла и жива. То выворачивающийся на волне миноносец, подходящий к борту, то дымки на горизонте - показался неприятель, и сердце жутко сожмется. Про "Петропавловск" не скажешь иначе, как "прет на нас". Действительно, он не идет, а прет своей огромной массой, с огромными, стройными и далеко берущими пушками, окруженный стройными колоннами "Новиков". Но когда вспомнишь, кто мы сами, когда представишь себе еще большие массы стали и еще сильнейшие наши орудия,- станет как-то неловко за себя: драться нам с ними - беспощадная, холодная игра: мы стреляем на две мили дальше и ходим быстрее. Жуткие слова: мы хозяева боя. И самое щемящее и неприятное чувство было, когда далеко на горизонте проходили "Новики" - длинные стройные корабли, в ровной кильватерной колонне, и когда они начали метаться, как в мышеловке, в водах, из которых им нельзя выйти: мы хозяева, и мы не допустим. Наглая сила дальних орудий всегда повернет их обратно. И какая огромная жалость к ним, к этим изящным кораблям, когда мы наконец подошли (им некуда отступать - дальше берег) и открыли по ним огонь. И как они, по бездарности красного комфлота, ворочали под нашим огнем последовательно, как на смотру. Но жалость забывается, и я сам помогаю чудовищному делу - нахожу точку их поворота и докладываю командиру. Он спокойно улыбается: "Пиши - перенесли огонь из всех орудий обоих крейсеров в точку поворота "Новиков". Курсовой угол 75°, дистанция 65 кабельтовых". "Изяслав" был потоплен тринадцать раз. Успех кружит голову: батареи сбиты нашим огнем и молчат. Десант продвигается к Красной Горке, мы сближаемся с "Маратом", скоро начнется бой. Я непрерывно даю места, наши и "Марата", и все звонче и резче звучит мой голос: "150 кабельтовых, 145, 142, 140..." - "Пиши - открыл огонь из двух носовых башен для пристрелки по "Марату". И какое-то подлое чувство сознания своей власти: мы уже стреляем, а он молчит - не хватают орудия. Мимо проходит миноносец, отчаянно машет флажками: "Вы на заграждении, сейчас взорвался один "Тореадор". А посредник уже пишет в проклятой книге с синей звездой на полях: "Ренон" подорван". Стопорим машины и стоим полчаса, чтобы снова прочитать на плотной бумаге четкие карандашные слова: "Ренон" затонул". Мы остались одни и идем снова вперед. Красный флот отступает, и жутко смотреть, как дымов все меньше и меньше и мы идем в чистый горизонт. Красная Горка молчит, но нам неизвестно - сбита она или нет. А мы все идем вперед, туда, где сверкает крест собора и где каждый человек - враг. И уж мерещится отчаянная защита, и уже жутким становится это молчание воды, неба и берега: ни кораблей, ни аэропланов, ни огня с батарей. Ждут. Николай Александрович напрягает последние силы, а руки все же дрожат и челюсть ходит. И вдруг - записка от посредников: "Красная Горка открыла огонь". Это значит -конец: с 40 кабельтовых нас пробьет насквозь. Увлеченный игрой, подскакиваю в бешенстве к посреднику:
"Почему ж вы говорили, что Красная Горка сбита?" - "Я горорю, молчит по вам; она стреляла в pro время по войскам, а теперь перенесла огонь на вас".- "Так, черт возьми, мы должны были слышать залпы, отчего вы говорили: молчит?" Н. А. кусает губы и как затравленный волк вскидывает глаза на посредников: "Лавочка". Я в бешенстве скатываюсь с мостика и нарываюсь на рассыльного из радиорубки,- на тонком синем листке: "Солнце, солнце, солнце". Это окончание маневров. Спускаем флаги и превращаемся в добродушный "Океан".
После 18 часов, проведенных на мостике, каюта такая славная, что улыбаешься, входя в нее. Торопливо скидываешь теплые сапоги, фуфайки и бежишь в душ. Потом - холодные простыни, яркая лампочка над головой, из приличия на ночь кусочек книжки и несколько громких слов (я завел себе привычку говорить вслух,- каюта глухая), и часто, оторвавшись от книги или работы, говорю громко: "Вот какие дела, Ясник, милый" и сам улыбаюсь этому. <:...:>
08.11.1922 - Я совершенно не понимаю - в чем дело. Только мне все равно. Хорошо мне. Удивительно спокойное состояние, беспрерывно улыбающееся,- и беспрестанная мысль - неуловимая, но необыкновенно счастливая. Я даже не знаю, что это за мысль,- я не могу поймать ее,- она легко уклоняется от моих взволнованных пальцев и снова нежно и ласково овевает благодарное сердце. Поразительная отчетливость восприятия окружающей жизни. Читаю ли книгу - самый бездарный рассказ увлекает и радует. Пошел вчера вечером на открытие клуба в Машинной Школе - и был счастливым весь вечер. Пестрые флаги, оркестр, исполняющий попурри из Фауста, юные лица, самые претензии кривобоких женщин, скучные, затверженные речи,- все живет во мне. Какое-то непередаваемое чувство жизни, во всех ее проявлениях - и в крупицах красоты, и в густых мутных волнах безобразия. Потом - ночной город, ночная гавань, красная звезда на фоне бледного лунного неба, чистые, подернутые инеем мостки - свежий воздух, огромный простор и тишина вокруг. Я счастлив.
Это не восторженное опьянение влюбленного. Это спокойная и всесильная любовь к жизни.
Возвращаюсь к себе на "Океан". Удивляясь самому себе, своему чудесному состоянию, ложусь спать. И долго радостно ищу причины. Такой резкий контраст между недавними тремя днями,- когда я, обессиленный, раздавленный, жалкий в своем отчаянии,- мог только твердить с огромной тоской: "Все ложь. Все". И когда я боялся даже записать свои мысли,- так жалки и отвратительны они были. Боялся думать, что каждое слово, написанное мной,- грубая, безобразная ложь, ибо сам я пропитан ею до конца. Ничто не удовлетворяло, не за что ухватиться. То, что всегда меня спасало,- любовь,- не спасает: она сама ложь. Тоска, отчаянная смертная тоска.
И в субботу поехал в Петроград. Зачем? Как утопающий за соломинку хватался за мысль: пусть любви нет, но поеду с расчетливой холодной жаждой обрести если не любовь, то просто развлечение; другие люди, другая обстановка, сам я другой - возбуждающе и остро действуют самые трамваи, самые улицы, полные народом.
А встреча? Только острая печаль об утраченном томит сердце, когда сознаешь, что не обрадуют протянутые руки и светящийся взгляд, а только затомят: чем отвечу, если во мне ничего нет?
Встреча вышла странно безразличная: будто рассеянно думает каждый о другом.
Зато с какой жадностью слушаю чтение "Эдипа". С какой напряженностью слежу знакомую трагедию. Все спокойнее становится внутри. Этого чудовищно-разбитого состояния уже нет. Но нет и Любви. Со сладкой печалью смотрю на такую знакомую фигуру, на усталые глаза, и все же ощущаю в себе какую-то неразрывную связь с ней. Но не хочется припасть к ней и жаловаться на свою боль. Только так, повинуясь этому глубокому чувству связи, говорю почти безнадежно и безразлично: "Надо много рассказать, да не знаю... Ни к чему все это".
А потом сели в кабинете в теплый и тесный угол. Прижимаюсь щекой к нежной груди и как-то бесконечно нежно чувствую, что мне хорошо. Пусть ложь, пусть фантазия, пусть любви не бывает на свете или нет во мне,- но мне хорошо так. Лучше, чем одному в беспредметной тоске, в чудовищной озлобленности, там, в Кронштадте.
12.11.1922 - Над "Океаном" разразилась гроза: Вартенбург смещен, назначен Дулов... Я ему не подаю руки второй год. Будет скверно, и очень.
Отпуска прекращены. А мне надо попасть в Петербург - увидеть Бологова и спасаться. Куда - ума не приложу.
Здесь станет очень скверно, до чрезвычайности. Уйти - очень сложно, по причинам, не подлежащим оглашению.
Вообще история гнусная и от нее тошнит. "Океан" умер. Родился дисциплинарный батальон. Отпуска в Петроград начнутся через месяц-полтора и будут раз в две недели на два дня. <...>
Все произошло чрезвычайно быстро: еще вчера я рассчитывал приехать на несколько дней,- а сегодня - вроде как ДПЗ: "Вам - прогулок не будет".
14.11.1922 - Опять новое - и будто знакомое чувство: немного лениво, но странно, беспредметно хорошо. Два дня назад перечитывал тетрадь, где много вскриков, патетических восклицаний, высоких слов. С добродушной усмешкой и со странной печалью читал слова, которые были так искренни, что теперь - на расстоянии года - им почти не веришь.
Или вправду я вырос, что знаю цену всему, кроме одного - кроме "органической нехватки". Ведь все, все - ложь, голая или разукрашенная, безобразная или красивая - но все неправда. А вот быть совсем спокойным - не кидаться на стены в придуманном себе любовном отчаяньи, не быть восторженно, напряженно радостным, раздувая в себе крохотный огонек счастья,- а быть совсем спокойным и иметь мужество искать и не находить в себе любви, той любви, что придумал умом, движимым заложенной внутри человека потребностью любить и быть любимым. Не находить - и не рвать на себе волос, а радостно и спокойно знать и чувствовать, что все-таки, несмотря на все умствования, на все вопросы или беспомощные разоблачения,- есть один человек, который мне дорог. Именно дорог - это чудесное, исчерпывающее слово. И этот живущий внутри эпитет - "дорогая" - канва, по которой можно вышить нежными тонами слово "ласковая", "милая", или яркими красками - "любимая", "единственная", вышить слово "жена", "любовница", "подруга", "мать", "сестра" - все что взбредет в голову, поддаваясь тому или иному настроению. И если вспомнить, как называли меня,- самое чудесное чувство при слове "дорогой мой".
Сегодня такой печальный и противный день. Капитана сместили подло, грубо и глупо. Новый капитан - предмет моего беспокойства и какого-то задора: как с ним будет? Год назад я, однажды, не дав ему докончить чудовищного обвинения, предъявленного мне, не оборачиваясь сказал негромко, но убедительно: "Уйдите вон из моей каюты". Он замолчал и вышел, и наши отношения с тех пор как-то не ладятся. Из упрямства и задора не хочу уходить с "Океана". Тот же бес, что подмывал меня когда-то послужить с Кедровым, сидит на левом плече и сейчас и зудит: "А ну, кто кого схарчит?"
Первое столкновение будет послезавтра. Завтра он вступает в командование, а послезавтра я пойду просить отпуск в Петроград на 5 дней (его такса - два дня). Волнуюсь немного и любопытно жду.
Вартенбург, очень деланно безразличный и спокойный, сидит в том же кресле. Каюта неуютна, пуста - вещи уже уложены. Очень больно за него, и внутри какая-то тоска и оборванность. Я не могу еще принять "Океана" без него. Комсосики озабочены и подло расспрашивают: "А что Дулов? Зажмет? А как он - строг?" Смена начальства заслоняет Вартенбурга, упорно и упрямо сидящего в том же кресле. Ловлю себя на образе: "развенчанный король" - и с любовью, почти нежно забочусь о Вартенбурге.
Был прощальный обед. Парадно, грустно и немного смешно. Капитан не выдержал: "Будто поминальный обед: все молчат и торжественно натянуто печальны".
Потом - ужин в "Лондоне". Быстро опьянели. И странно видеть несущих вздор серьезных людей. Две дамы - кронштадтские девы, с плохой кожей, с запахом дешевой пудры, с очаровательным кокетством и самоуверенностью. Радостно удивляясь, нахожу в себе чувство полного безразличия к соблазнам близких плеч и пожатий. Не закрываю глаз на то, что ко мне льнут,- и это вполне понятно: задор ли, желание доказать свое "обаяние" заставляют их обращать внимание не на тех, кто "лезет", а на того, кому откровенно и весело безразлично. Я расхохотался, когда тесная группа на диване являла собой несправедливость судьбы: несколько разных рук обнимает ноги, грудь, тянется к губам кто-то, а предмет пьяных желаний освобождает руки из груды сбившихся тел и тянет меня за плечо. "Штурман, идите сюда". Смеюсь и весело отвечаю, стараясь не обидеть: "Не могу - сами видите, около вас вагон народу".- "А вы их пошлите к чёрту". Отшучиваюсь, и внутри безудержно весело: что-то живет внутри, кто есть в глубине; славная, милая, моя, дорогая. И не стыдно, что я здесь - я знаю себя и знаю, что и мыслью даже не смогу и не хочу уйти от бесконечно дорогой, той, кого знаю и с кем сросся. Становится смешно при мысли - вот бы показать - все это так забавно и так откровенно свински.
Пьян или не пьян? Должно быть, да: ноги пишут совсем не прямые линии, весело и смешно все,- но внешне не веселюсь, а так, благодушно спокоен. Из "Лондона" - нашествие к доблестным дамам. На улице прячусь в ворота, отстаю и иду на корабль, смеясь над бесконечно глупым, но забавным вечером. Свежий воздух, свежая голова и только ноги забавляют непослушностью. А разве ты не смеялась бы надо мной честно и заразительно? Пьяный - это плохо? По-моему - есть пьяный, бесконечно смешной и милый. Прихожу домой, усталый, спать хочу смертельно, едва добираюсь до душа и, смыв всю теплоту шумной комнаты, вытягиваюсь в постели, смеюсь и сворачиваюсь калачиком. Через три часа будят: приборка - не могут найти старшего офицера. Встаю, качаю головой и иду распоряжаться. К 11 две находки: в зеркальном шкафу командира староф (спасался от боцмана и заснул) и в шкафу у механика на корзине - Вартенбург, монументальный, спрятавший лицо в бороду, величественный - спит. Объяснить свое место не может. В четыре часа вызвали команду наверх. Вартенбург прощался с полуюта. Развевающаяся по ветру борода, громкий и спокойный голос, рука на поручне - очень красиво. Качали и кричали "ура" в восемьсот глоток, стучали сотнями ног по сходне и чернели толпой в воротах завода. Томительно и неопределенно: как с Дуловым? "Океан" умер. Уйти, остаться? Ведь "Океан" - путь к прочным и спокойным креслам командира или флаг-штура, "Океан" - это море без берегов, мигающие ночью маяки, чужие гавани, незнакомые города, сотни и тысячи миль на счетчиках лагов. Но это - оторванность от Петрограда, жизнь без жизни, нелепость существования. Решаю пока: до встречи буду сидеть тихо, как мышка. А если скажут, что нужно видеть меня всегда,- тоже уйду отсюда, отдав чужие города и тысячи миль в милые руки. Только в Петрограде - это тоже не жизнь: вместе ведь не будешь все время. <...>
11.05.1923 - Был в Штабе у Вартенбурга. Узнал любопытную историю о Дулове и заграничном походе: Дулов подал рапорт, указывая, что плаванье "Комсомольца" в настоящих условиях - состояние техническое и личного состава - невозможно, и он отказывается идти в большой поход, "хотя бы при условии подготовки к нему в летней кампании". Н. А. Болотов приказал Вартенбургу написать "мнение" Штаба для отправки в Москву. Вартенбурга прорвало: он сказал, что, если ему дадут "Комсомолец", он берется через месяц подготовить личный состав и самый корабль к плаванью, указал, что "мнение" он может написать лишь так. Н. А. пожал плечами - "препроводите без подписи". Рапорт пошел в Москву. Оттуда решительно и строго приказали: "Идти". Дулов посылает все к черту и цинично говорит, что стоять у стенки спокойнее. Загуляев по-своему не хочет похода: "Много работы, все на меня. Скандалы на берегу в иностранных портах - моя ответственность. А ну его к черту, этот поход. И так надоело". Остальная наша рвань бессмысленно мокнет на вахте и даже в Петербург ездит неохотно - какая-то апатия. Тошно смотреть на все. Какое-то тупое отчаяние сжимает сердце,- ни проблеска мысли в людях, ни проблеска чувства. Хоть бы злобствовали по-настоящему, а то вроде как сегодня. Утром Загуляев вернулся - дежурил по базе, обходил корабли, пришел в 5 утра. Я стоял на вахте. Через час вышел, за ним четверо матросов. "Арестуй". Сделал. Спрашиваю: "Чего не спишь?" Поднял на меня тусклые глаза, красноватые глаза и с какой-то тупой жестокой усмешкой грубо выругался: "Вот список - обходил палубы, ловил дневальных, грязь". Как-то жутко видеть эту бессмысленную улыбку.
Придешь на "Аврору". Там другое - налаженность, расписанная, чихнуть не вовремя нельзя, какая-то показная жизнь, показная неспячка, живые жесты, громкие голоса. <:...>
Вартенбург тоскует. У него мелькнула крохотная надежда вернуться на "Океан". Новый комиссар у нас,- ходил в Штаб и просил назначить Вартенбурга, ругаясь, что корабль оживет. Но Штаб, несмотря на то, что Дулов спит и видит демобилизацию, не может плюнуть себе в лицо возвращением Вартенбурга, убранного им же. Политика бессмысленной Дуловской палки убила все. Даже мне тягостна мысль о походе в этой обстановке. Вода не тянет на этом мертвом корабле. Сегодня просил в Штабе (Н. А. в Петербурге, к сожалению) убрать меня с "Океана" и дать в командование хоть крошечный миноносец, чтобы быть самому хозяином, не чуять этой монолитной тяжести взгляда Загуляева, не слышать дуловского "осточертело, делайте как хотите. Только чтоб было чисто и фитилей от начальства не наесться". Странно и больно думать об уходе с "Океана", который я так любил, просто обожал в прошлом году. Тихо помечтали с Вартенбургом о нашем "Океане". Скоро начнется кампания - а у меня сердце не лежит готовиться к ней. Наглотавшись бессмысленной тупости кругом, с восторгом прихожу в каюту и решаю астрономические задачи. И еще большая радость - это проходить академический курс астрономии. В нем не разжеванное сладенькое объяснение каждого вывода, как у Матусевича (курс штурманского класса), а вывод артистически схематичен, и над одним двоеточием сидишь полчаса: "подставляя - имеем",- а чтобы подставить, нужно вспомнить, сообразить, прожонглировать формулами.
На вахте чувство общей неладности тяготит и томит. Набредешь глазами на инвентарь на стенке: "Стол - один. Миска и лошка для пробы пище",- подписано вахтенным начальником в проборе, в несвежем белье, но напевающим мотивы из "Баядерки" и считающим себя офицером,- полугимназистом, полуприказчиком, подозрительного пятилетнего стажа,- и плюешь. "Лошка... Пище... У-у, лошадь". Какое-то тупое отчаянье. Душно и мерзко.
Днем не хочется вспоминать Петербург. Ловишь летучие мысли о том, как могло бы быть все радостно и здесь, если бы человечье жило в человеке. И медленно думаешь, словно железо ворочаешь, ищешь выхода к инои жизни, к постоянному живому, сочному, упругому шагу сквозь дни и месяцы. <...>

 Отправлено: 10.03.08 17:48. Заголовок: продолжаем...

02.08.1924 - Мы здесь по-прежнему стараемся испортить друг другу жизнь (простите почерк,- разбил в шлюпке палец - обмотан и мешает писать), как будто смысл жизни каждого побольше уязвить другого, свалить побольше работы на соседа. Все это называется одной флотской семьей.
Дулов ожидает смены, хохочет во все горло и красит заново неработающие приборы, "чтоб сдать в порядке". Объявлена парусная и гребная гонка (за лето было 4-5 шлюпочных учений) на воскресенье; поэтому в пятницу подняли сигнал: начать эскадренное шлюпочное ученье. Люди, конечно, были расписаны по шлюпкам на бумаге у ст. помощника месяца полтора назад, но в пятницу оказалось, что из трех смен на каждую шлюпку - едва ли четверть смены умеет грести. Началась паника. Набрали умеющих грести, не считаясь с расписаниями. Я обозлился и, взяв первую мою смену, пошел, как указывал сигнал, к адмиральскому кораблю. Как шла шлюпка и как гребли,-не рассказать. "На катере с "Комсомольца"! Почему так плохо идете?" - "Прошу разрешения произвести шлюпочное ученье по разделениям - команда первый раз в шлюпке".- "Очень плохо! Сегодня уже 3 августа".- "Не могу знать. Только это штатные гребцы". Разумеется, на гонки не пойду. Дулов хохочет: "Черт с ними, как-нибудь прогребут".- "А приз?" - "А что вы, продадите его, приз-то?" Ну его! Загуляев мрачен: "Чего ж ты раньше думал?" - "А что же - я их в каюте учить буду, когда шлюпок не спускали?" - "Ну, набери из старых".- "Да ведь приз для учеников".- "У них на лбу не написано, какого они года".- "Спасибо, иди сам". Комиссару не до этого. По вечерам собирает комсостав: "Вот товарищ Н. сделает вам доклад, которая организация Красной Армии. А то месяц кончается, а нам надо было провести четыре политчаса, так мы сегодня, значит, и завтра позанимаемся".
Скажите мне, как тут устроить роман со службой? Больно и грустно бывать по вечерам в комсомольских собраниях: чего-то жаждут, во что-то верят, хотят учиться. Прихожу к ним вечером и рассказываю, что в голову взбредет, от финикийских плаваний до задач театра включительно. Молодежь очень упорная, счастливая по-своему, со своим жаром натыкается то тут, то здесь на неясные, бессмысленные препятствия. Сегодня вечером вместо беседы взял их на катер - первый раз попали. Через полтора часа гребли прекрасно, и если их потренировать, через две недели берусь обогнать любой катер. Смеюсь: что значит охотка! - "Спасибо, Л. С., а мы уж думали, что спишемся, не побывав на шлюпке". Шлюпок же на корабле 12 штук. Когда ухожу в каюту, ничего не могу думать, ни о чем не могу вспоминать. Душит какое-то тяжелое сознанье, что так впереди на много лет. Попалась книжка: приказы адмирала фон Шанца в кампанию 1855 года. Если Вам не будет скучно, вот несколько выдержек:
"В замечаниях контр-адмирала Кузнецова жизнь в кают-компании, равно стол и столовое белье, описаны самыми черными красками. Из чего надо заключить, что гг. офицерам в дальнем плавании надлежит самим принять энергические меры к соблюдению чистоты и комфорта во всем, с отсутствием чего жизнь сделается адом и самое судно надоест до того, что поневоле с нетерпением будешь ждать берега, и без 'кого всегда заманчивого"... В дальнем плаванье "гг. офицеры должны служить примером, одеваясь всегда чисто и прилично форме, даже не дозволяя себе быть дурно выбритым по случаю ненастной погоды или качки". ..."Военное судно с чистой палубой, но с грязными закоулками походит на гардемарина с вычищенными пуговицами, но с грязным бельем и с неблагородными идеями". ..."Всякий разговор гг. офицеров с матросами или гардемаринами, не касающийся морской службы, есть потеря драгоценного времени, а потому подобных бесполезных разговоров с ними отнюдь не заводить". (Sic!)
Не могу удержаться еще от двух выдержек, слишком великолепных и характерных, чтоб быть Вам неизвестными: "Иные из капитанов скажут (это по поводу того, что Шанц обратил внимание, что водоналивные мешки протерты с боков добела, что происходит от того, что при просушке их вешают слишком близко и при ветре онитрутся, стирая свою краску): адмиралам не следует советовать, а еще менее предписывать командирам, как делать то или другое, лишь бы дело было сделано; а если дело не будет сделано, в таком случае сделать выговор, замечание и бог знает еще что; но ни под каким видом не указывать командирам, почему, сделав дело так,- не выйдет ладно, и наоборот. Нет, адмирал должен, подобно мандарину, только делать замечания, а в советах его нет нужды (Дулов и Загуляев.- Л. С.). Но это мнение не совсем правильно; чтобы доказать это, сколько сумею, обращусь опять к крюйселю и его подъему. Мы видели, что уже два раза возились с крюйселем, и все напрасно. Не угодно ли сосчитать стоимость всех тех предметов, которые подвергались терзанию без всякого милосердия, и подумать, сколько они страдали. Могут ли дорогие вещи служить надлежащим образом, если с ними не умеют обращаться. Какое право имеет лицо в эполетах заставлять людей работать как невольников только потому, что оно само не имеет ни малейшего понятия о прямой своей обязанности?"
В этом ответ на все, что происходит сейчас. Состав вахтенных начальников (лицо, которому во время вахты подчинен, весь корабль, кроме командира и ст. помощника) на "Комсомольце": 1) старший и самый знающий: кадет 4 роты, не кончивший даже кадетских рот;
2) штурман торгового флота; 3) поручик конной артиллерии; 4) боцман, прекрасно знающий узлы, но не знающий, что такое курсовой угол; 5) кондуктор стрелковой береговой школы; 6) студент, прапорщик саперной роты. Брат же, два года несший беспрерывные вахты вахтенным офицером в помощь вахтенному начальнику, лишь на третий год был допущен к самостоятельному стоянию вахты. И немудрено, что команда издергана бестолковыми приказаниями... А что сделаешь криком с человеком, который носа от кормы отличить не может. Есть такое слово "панер", что значит, что якорь отделился от грунта. На голосовой передаче через пять человек последний кричит на мостик: "Манерка". Я перегнулся вниз: "А что это значит?" - "Не могу знать".- "Так что ж не спросите? Ведь бессмысленно передавать, чего сами не понимаете",- "Второй помощник изругает". Запись в вахтенном журнале: "Эсякадренный линоносец "эсминец Сталин" вышел в море". Писал вахтенный начальник. Спускают мой катер,- значит, каждый раз с самых азов объясняй, за что и как тянуть и что называется бакштагом. Подходит мрачный Загуляев. "Долго спускаешь".- "Вот объясню, потом спущу как надо".- "Ладно, спускай так, сообразят".- "Есть". Теперь поставьте себя на место Сидорова, возьмите в руки трос, проходящий через неизвестные Вам блоки и неизвестно как называющийся,- Вы будете немногим больше знать, чем Сидоров, у Вас есть просто догадка, а у него и той нет, и исполняйте мои команды:
"Лопаря выровнять! Нажать кормовые!.. Стоп кормовые. Слабину выбрать. Тали нажать. Стопора снять. Пошел носовой бакштаг. Трави кормовой бакштаг. В шлюпке держись за шоприк. Отдерни ралинь. Тали травить. Веселей травить"... и т. д. Спуск шлюпки: предварительное объяснение - 5 минут, спуск 5 минут. Итого 10. При системе "спускай так, сообразят" - около получаса. А посмотреть ответы заведующих обучением - красота! В неделю восемь часов морского дела, шесть часов уставов, семь часов шлюпочного ученья и еще, и еще - учатся!
Вчера Викторов делал доклад комсоставу о результатах первой половины кампании. "Задания выполнены на 90 %. Можно производить экзамены".
06.08.1924 - <...> Я очень зачерствел сейчас. Реальность вещей меня задавила. Я ли был, когда ничто мне не было страшно, когда я царил над людьми и обстановкой, когда я чувствовал свое достоинство и не ронял его - и меня уважали, и мне подчинялись невольно все. И что я теперь? Стыдно и больно сказать: чтоб ехать в Петроград - вечер сидишь у капитана, почти лебезишь, подыгрываешься, лжешь, топчешь ногами свое самое дорогое и просишься в Петроград - "провернуть". Мне стыдно это писать, вот где мое сознание своего достоинства. Где моя гордость, где мое уверенное спокойствие? Я боюсь теперь: Дулова, комиссара, Загуляева. Стыдно сказать, я испугался недавно идти под парусами и едва заставил себя пойти. Неужели военная служба уже искалечила меня и сделала таким, как все? У нас есть доктор, который ежедневно повторяет:
"Господи, какое счастье, что я в Кронштадте!" Его по выпуске, в 20 году отправили в Семипалатинск. После трех "семейных вечеров" у командира полка, у адъютанта и завхоза он купил удочку и ходил на Иртыш, удить рыбу на целый день. Потом его отправили в Нерчинск, а потом во Владивосток. Там он "удачно" схватил тиф и, когда поправился, не ел полторы недели, чтобы получить два месяца отпуска (с месяцем за пределы ДВР не пускали). В день кризиса отказался от сальварсана, чтобы быстро не поправиться. И, приехав в отпуск, устроился во флот и теперь счастлив: иногда можно попасть в Петроград.
Несмотря на мой скепсис, на крайне "трезвый" взгляд на жизнь, которому меня научило это лето, я томлюсь по каким-то миражам, фантастике, гипнозу, самообману,- пусть, назовите как хотите. Может быть, я не верю в мистический смысл Круга, но я не могу больше жить в действительности. Вещи меня давят своей реальностью. Я снова хочу направлять жизнь своим воображением, хочу Творчества, пусть никому не нужного, плохого, но хочу обманываться мыслью, что я творю, создаю. Единственное, что еще меня держит в теле,- это наша связь, возможность нашего мира, где есть Печаль, Радость, Жизнь и Творчество. Не будь этого, я стремился бы к уходу от действительности, пусть путем смерти. Я устал от тяжести одиннадцати тысяч тонн корабля, от тяжести людей, чуждых мне, ненавистных, враждебных. Устал от себя с нашивками, с мыслями о секретном отношении, с подлостью подчиненного, с тяжестью начальника. Устал от того, что я не вижу солнца, не дышу воздухом, не слышу звуков. От того, что живу лишь внешне, открывая внутреннее мое лишь Вам и закрыв его для мира. Пройдет немного времени, и я буду блаженствовать на вкусном обеде и наслаждаться! вином, как исчерпывающей радостью.
Тогда же мне пришло в голову, что, может быть, наша связь в тех условиях, в каких она есть,- высшая мудрость. Потому что ни я, ни Вы неспособны любить друг друга, тревожась за любимого. Наша Любовь чересчур фантастична, чересчур реальна, чтобы взять на себя тяготу и радость заботы. Наблюдая Маленького, я не завидую ему. Я знаю, что я могу быть отцом и мужем, я помню эту домашнюю неделю (помните, в мае) и помню полное счастье жизни вместе. Та пьеса, которую нам поставила жизнь как показательный вечер, была только пьесой. Я переживал все искренно, но судьба спустила занавес и потушила огни. И снова "Океан", снова одинокая жизнь, к которой привыкаешь, потом и не тяготишься и удивляешься, что радостно мог жить иначе. Подумайте: я Ваш муж. Служба остается службой. И неделя домашней жизни с психологией окраски шкафа сменяется секретным отношением и требованием корабля забыть о городе. Постоянная, следовательно, печаль, бессильное желание вырваться и страх перед угрозой Каспия или ДВР. И это не год и не три, а почти всю жизнь! Вы знаете, что такое тоска по дому? Я ценой почти преступления перед родными избавился от нее. У меня нет дома и нет родных. И нет дома сейчас. Есть Вы, но без дома, семьи и общей жизни. У меня была хорошая тренировка в корпусе. Я помню, как я тосковал всю зиму от начала до конца. Вся зима была мукой. Теперь этого нет. И тогда мне не хватает Вас,- Вы беспочвенны, абстрактны, у Вас нет места на земле. И если бы была встреча с Вами в Петергофе, здесь, на корабле, или в скверной комнате в Кронштадте,- мне все равно. Вы не обвешаны реальными вещами. Вы носите наш дом в прикосновенье рук, во взгляде. Будь я вашим мужем - я бы создал наш дом, и тоска по нему, не могущему существовать, сильна во мне. И создав его, и будучи вырван из него, я бы страдал по-настоящему. <<...>
08.08.1924 Вечером взял вельбот и пошел под парусами в гавань. На этот раз не боялся, как тогда. Все же какое острое наслаждение идти под парусами! Когда налетел шквалик и положил, я удивился, чего я боялся тогда? Ведь это радость, это сила!
Пришел на "Аврору". Маленький обрадовался, и я не меньше. Он весь еще петроградский, глаза не потускнели, просто принес с собой какой-то другой воздух. <...> Был у него недолго и вечером пошел обратно. Заштилело, пришлось грести. Я сидел на руле и испытывал снова странное чувство - чувство красоты. Закат был самый обычный, и в другое время я не обратил бы на него внимания. Но внутри еще днем я решил: довольно мира матросов и Дулова, надо заставить себя смотреть на мир не в иллюминатор "Океана". <;...>
Сегодня выспался, был ленив днем. Приехал новый командир, а мне все равно. Не боюсь и не интересно, что он и кто он: одна рвань, что Дулов, что он. Втер с места очки ему, а он мне: "Я переменю почти весь состав. Вы остаетесь у меня". Хотел было сказать - спишите и меня, а потом вспомнил о нашем с Леонидом новом плане и промолчал. А план такой: или Академия, Гидрографический отдел - или просто Гидрографическое управление в Петрограде. Значит, надо служить, втирать очки, может быть, в последний раз.
Вечером опять поехал на "Аврору", Маленький обещал рассказать о Круге. Но Маленький уже окронштадтался, завтра будет совсем негоден. Позабыл Вам написать. Когда приехал сюда в воскресенье, после такого странного дня, я вернулся к жизни резко, но не грубо. Вот я сидел в парке, думал свое, чувствовал себя и Вас, потом пошел снова на стенку и увидел наш паровой катер, который весь день стоял в гавани. Волна ничуть не стихла. Я подошел каким-то рассеянным и вошел в катер. Рулевой докладывает, что пробовали выходить три раза - катер заливало. "Попробуем еще раз". Распорядился закрыть люки в кочегарку и машинное отделение, чтобы не заливала волна катер, и пошел, совсем не думая, какая волна, что такое волна, вообще как-то "не в себе". В гавани качало не слишком, и я думал бог весть о чем, машинально перекладывал руль и шел вперед. Вышли за ворота. Первая же волна накатилась до трубы и облила меня по пояс. Тут только я понял, что иду на катере и что волна свежая. И сразу этой же волной смыло все: и Петроград, и мои мистические грезы, и сознание собственной души, и весь я обратился в хитрое внимание; волна была короткая и высокая, так что катер не успевал всходить на нее, а каждый раз зарывался по трубу в воду. Если б кочегарка не была закрыта, было бы плохо. После двадцати ударов я увидел, что дойти можно, раз не залило за это время. Пришлось хитрить с машиной, давать малый, когда шли вниз, и забираться на волну полным ходом. Дошли до "Парижской Коммуны". Под бортом тихо, и так заманчиво было подойти к ней и отказаться от новых удовольствий. Но все же пошел дальше... У борта - совсем скверно, бьет, и вылезти просто трудно. Кое-как, акробатом прыгнул на штормтрап и весь вечер не мог вернуть себе того, о чем думал и чем жил весь день. Смыло волной. Так пустым и лег спать. И казалось смешным и странным, что это я сутки назад жил с Вами в чудесном, невозможном мире и четыре часа назад о чем-то грезил и о чем-то думал.
Сегодня, вероятно, будет сдача корабля "Воплярлярскому". Сидит здесь и ждет Дулова, а тот в Петербурге. В среду - смотр, инспекторский, проверка всего, затянется два-три дня. Раньше пятницы или субботы не уехать. Потом еще новость. Я все думал, что если станет очень тяжко, я уеду на месяц по болезни. Но комиссия теперь озверела и отпусков почти не дает (приказ Ревсовета). Значит, вся надежда на то, что после окончания кампании на октябрь я приеду на месяц. Походов, вероятно, не будет, а дальнего тем более. <:...>
09.08.1924 - Карфаген должен быть разрушен!
Несмотря на то, что флот и служба представляют мне ежедневно искушения,- я твержу одно: "надо на берег". Вступил новый командир вчера, и по короткому с ним знакомству я вижу, чем может стать человек, двадцать лет прослуживший на флоте. Боже мой, примеров сколько угодно, не успеть написать. Вот Голынский, инженер-механик, служил в штабе с 1912 года. Обаятельный, милый человек, всегда чистый, всегда любезный, всегда веселый, но иногда руки опускаются - до чего чуждая мне психология! Умом я понимаю, как тип, как персонаж, я принимаю "Людей флота", но это не мое и это не я.
Вечер. Собрание командного состава - политчас. Слушал и думал о том, что меня больше всего сейчас тяготит. И стало страшно. Куда ни взглянешь,- везде нарождается настоящая флотская служба, та, которой я не знал и от которой умер брат. И я чужой, совсем чужой всем. И никогда не прошибить нового командира, никогда не быть для него Леонидом Сергеевичем, всегда он и я будем два винта в машине, которая меня давит и которая мне чужда.
Был вечером в Штабе флота - те же чужие люди, та же приветливость на лице и холодность в сердце; <;...;>
10.08.1924 - Лярскому нечего делать, кроме службы, а это отзывается на всех нас. Он никак не может понять, что никто, ни один человек не хочет работать, и каждый исполняет трибунальный минимум. Со смехом и злостью смотрю на него, когда он говорит кому-либо, как нужно сделать то и то. Ему кажется, что слушающий его с внимательным видом Загуляев, как будто и сознающий всю важность и справедливость приказаний, действительно только и думает, что о блоке. А Загуляев проходит, упрямый и мрачный, и палец о палец не ударит, чтобы добиться исполнения сказанного. Чуть препятствие - будто его лишь и ждали, чтобы сложить руки.
Я слежу новую систему на всех и на себе. Оно как будто и правильно - служить, так служить, но выплывает на сцену основное противоречие института дисциплины и службы - Начальник и человек. Более отталкивающего человека я еще не встречал: тупость русского размаха и пошиба, самодовольство и упрямость, нежелание сознаваться в ошибках и упорное "что не от меня - то плохо".
Пример: я, раздраженный упорством Загуляева, быстро иду на шлюпку, громко ругаясь и грозясь, что все равно не пойду на прогон вокруг эскадры с учениками, которым надо объяснять, каким концом весла грести. Я просил дать им сперва ученье, а потом прогон. Загуляев отказал: так научатся. Увидел командира и как к последнему прибежищу бросился к нему. Объяснил и жду приказания идти на ученье. "Исполняйте данное приказание". Я вскалился: "Я же докладываю, что оно бессмысленно и я не считаю себя вправе портить учеников".- "Вы очень много рассуждаете, товарищ... (в гневе забыл мою фамилию). Служба учит повиноваться, а не рассуждать".- "Разрешите послать другого, я не пойду. Это бессмысленно". Капитан, что называется, "зашелся" - минуту только вращал глазами, потом умирающим голосом сказал: "Товарищ! Я вам приказываю". Мне уже стало смешно, и в отличном настроении я пошел на шлюпке валять, кто в лес, кто по дрова.
Что-то даст мне такая служба? Сегодня днем просился в Петроград, обеспечив позиции приемкой в гидрографии. "Нет",- без объяснений. Доложил о приемках. "Я прикажу вас принять, когда найду для вас свободное время".
С юмором отчаянья нахожу положение любопытным, теперь точка - раз мое свободное время обусловливается желанием командира.
Наморси вылез на рейд, и Петрушка гнусавит, бренчит бубенцами и кувыркается по всему рейду в самозабвении и вдохновении: люди, спотыкаясь, пробкой выскакивают на тревоги, не зная, как приростить пожарный шланг, взвиваются сигнальные флаги руками двух невидных с адмиральского мостика штурманов, мчатся на прогон шлюпки с гребцами из старшин, ночью производятся "неожиданные" тревоги, о которых сообщено команде ("смотрите, не подгадьте, лучше спите не раздеваясь"), птицей подымаются на борт шлюпки, с одного борта, обращенного к адмиралу, и т. д. Смотровые дни! Печень вздулась до неслыханных размеров. Желчь мешает мне спать, нейтрализую ее загробным смехом. И никуда не деться! Замена нужна. <;...>
15.08.1924 - Потом шлюпка подошла к трапу, и мне было смешно, как можно раздражаться и выходить из себя от глупости и неуменья людей. Явился к командиру. И пока он говорил, я вдруг понял его, понял, как не понимал его до этого в течение нескольких дней. И поняв, сразу понял и себя по отношению к нему. Скверно только, что до этого "понял" я испортил и себе и ему взаимное понимание, своим протестом и глупостями. Так же, как мне дика и непонятна мысль, что можно волноваться о незашитом флаге, ему дико и непонятно обратное. Только эта забота и настойчивое желание исправить не рождается, как у Вартенбурга, романтической влюбленностью в корабль, а является следствием двадцатилетнего воспитания и тренировки чувства долга. Это настоящий военный человек, и если пути наши скрестились, моя задача - по возможности не портить себе жизнь. В тот вечер я "поднял его флаг в своем сердце" и очутился в невыгодном положении "одного" из кают-компании, который защищал командира и его действия. Та сумятица, про которую я Вам говорил, кончилась. Враги: Загуляев и вся кают-компания, друзья - командир, Бологов и двое из вахтенных начальников, которые сказали: "Вот это правильный командир. Командир, а не финтифлюшка вроде Дулова". А Бологов потому, что, когда Маленький ему сказал, что я буду проситься с "Комсомольца", он ответил: "Пусть послужит, это ему на пользу пойдет. Никуда его не отпущу".
Как видите, новый роман, тем более занимательный, что капитан настроен против меня и флаг, поднятый в моем сердце, ему не виден. Нахожу печальную радость в этой несправедливости.
Вчера был поход. Так как это не Дулов, на которого отговорки типа: "Вы почему не на гимнастике?" - "Я лютеранин",- действовали без отказа, то пришлось встать в половине седьмого и уничтожать предполагаемую тысячу замечаний. Тем не менее другая тысяча разложилась на весь день.
На мостике я был в бурно-веселом настроении, не проявляемом наружу и вызванном сознанием своей "нужности". Помните, я Вам говорил, что меня можно купить заверением, что я нужен и что без меня - гроб. Тут оказалось, что я торжествую как штурман, так как капитан, как положено романтическому капитану, в руках у собственного штурмана.
Не скрою, что я получил огромное удовлетворение, видя, как он снимается с якоря, как осторожно и вдумчиво, истово он вертит машинами и как выходит из положения, когда скисла правая машина и нужно было пробираться в узком проходе под одной машиной. Эта осторожность рождает к нему ласково-добродушное отношение: "Не бойся, глупый". Дулов стал бы на якорь перед призраком Трибунала, выглядывающим из-за вехи. Этому смертельно не хотелось входить в проход, и, должно быть, он побаивался, но он был должен войти и пошел. И прошел. Лишнее оружие, которым я бил по лбу насмешников и разгильдяев из кают-компании.
Кроме всего, за несколько дней командир, несмотря на мои протесты, вернул мне былое забытое положение старшего штурмана и persona grata на корабле, то, чем я был при Вартенбурге. Он создал мне условия, в которых я хочу и могу работать с упоением и самозабвением, как то было ровно год назад. У меня не опускаются руки, как падали они перед дуловским "А ну вас к чертовой матери с компасами, походами. Дойдем, и ладно".
Вы засмеетесь над экспансивностью и восторженностью письма. Но ведь это единственный выход из положения.
Служить не увлекаясь,- тяжело, трудно. Как-то рабски. Если же надо служить - все равно не уйти до времени,- то уж лучше служить не за страх, а за роман. И роман со службой всегда приносит реальные и нереальные результаты: будет хорошее настроение, при котором не так тяготит усталость, будет легче ездить к Вам, и легче уйти, куда я хочу. Имея за кормой только фитили и замечания и распущенную свою часть,- какой награды потребуешь? <;...> Если служить, так уж чтоб себе выторговать все, что можно.
И вот купленный восстановлением своего барского положения, созданием условий, в которых я хочу работать, сознанием, что я иду против большинства и, главное - решением необходимости,- я постепенно открываю давно забытые комнаты и нахожу те же вещи - милые, запыленные и дорогие. И знаю, что это только до конца кампании. Станем к стенке, и бессмысленность моего пребывания здесь снова прижмет меня к полу и навалится и станет душить. Я не военный человек, я штурман. И Карфаген должен быть разрушен.
И вот отрываюсь от письма, чтобы открыть ненавистный недавно секретный шкаф и вписать бессмысленную бумажку. Но теперь мы друзья,- я и секретный шкаф, я и компасы, я и бестолковые сигнальщики и, наконец,- венец достижения - я и "Океан", "Океан", задерганный, измученный, как породистая лошадь, попавшая к водовозу, теперь нагуливает тело, и шерсть начинает лосниться. Мне смешно это чувство: "я и "Океан" - друзья, но я ощущаю его, и мне немножко стыдно и очень растроганно, как, знаете, ребенку, который просит прощенья: и стыдно, и не хочется, и неловко, но хорошо.
Я пишу все это Вам, чтобы Вы знали, что мне не тягостно, что я не раздражен, и что сквозь все думы и заботы о корабле проходит ровной и крепкой нитью мысль о Вас и сознание своей Любви и желание отдать Вам эту Любовь полностью и до конца. И я жду какого-то счастья, прекрасного, вдохновенного, небываемого на земле, счастья через Вас и с Вами.
И то, что Вы моя любовная подруга и мой веселый "друзенок", и моя дивная печаль, и моя огромная радость, то, что Вы все в моей жизни,- это благословляет Вас и шлет Вам "люблю" мое, сказанное со всей силой жизни и Духа
1924-1925 - флагманский штурман дивизии траления и заграждения Морских Сил Балтийского моря
09.1925-1929 - старший штурман линейного корабля Октябрьская Революция
21.07.1926 - Сегодня забастовал и устроил себе праздник: вчера взял длительную ванну, выспался, днем не прилагал особой энергии к работе. Сейчас вечер, командира нет, в нашем отсеке тихо. Наверху - угольная погрузка - состояние перманентного аврала длится вторую неделю: погрузки, приемки, походы, испытания - дни летят, как часы. Последний поход выстоял 21 час беспрерывно на мостике, потом спал три часа, после чего вновь пришлось быть на мостике еще 4,5 часа. Пришли, стали - и сразу же началась комиссия, посередине заседания я заснул на стуле, чем вызвал немалое оживление заседающих. Походы имеют свою крайнюю, затягивающую прелесть: на мостике стало очень уютно, сделали чудесную парусиновую рубку с зеркальными стеклами - в ней тепло, нет ветра; в штурманской рубке - светло, чисто, уютно, блестят и щелкают приборы - по справедливости я ею горжусь. Ходили полным ходом, а полный ход здесь - почти поэма. Последний поход был труден, была мгла, нервы напряжены и устаешь очень, с отдачей якоря вместе с ним валится с души такого веса камень - уж очень тесно здесь для нас,- слон в ванне. Последнюю неделю было еще труднее тем, что мою специальность поразила эпидемия: главный рулевой старшина заболел дизентерией, главный сигнальный - окончательно сошла с ума его жена, он пропадал в Ленинграде 4 дня, устраивал ее в психиатрическую клинику. В довершение всего младший штурман, посланный в Ленинград за хронометрами, провалился сквозь землю, пропадал пять дней. Вернулся за 6 часов до похода: оказалось, приехал домой, застал жену и обоих детей в скарлатине. Однако к походу все вернулись, и я потерпел только опасение, этим и кончилось, кажется.
На поход прибыл флагштур. Отношения наши, начавшиеся с "одолжайтесь" в ответ на "благодарность в приказе", распространились в область острой пренебрежительности, равной с обеих сторон. Пошловатый академизм и худо скрытое "интеллигентное хамство" (т. е. хам, продушенный Coti) привели меня в бешенство, холодное и вежливое. Если помнишь, был такой процесс "артистки" Тарлецкой, обвинявшейся в убийстве ребенка мужа от первой жены. Так это его жена. Поэтому у него вид знаменитости, руки в браслетах и кольцах, и вообще сволочь. Капитан, вполне разделяя мое чувство, поддерживал меня на походе язвительными остротами, на которые только он один способен и в которых неподражаем. Конечно, худо, что я даю волю себе в письме и долго трактую этот вопрос, но вспомнил и уж очень остро представил себе и эти руки в браслетах, и "э-э", и "дорогой мой" и прочее. По сравнению с ним Благодарев - верх приятности, простоты и мужественности... Меня перебили - приходил заведующий летчиками специальных классов сговориться о лекциях завтра и просиживал кресло в течение четверти часа, за которые я сделал вывод: вежливость - самое вредное, что только дала культура. Ему неудобно было зайти только для того, чтобы спросить, что я завтра буду читать. Поэтому он счел долгом несколько развлечь меня общими положениями. Я держал в руке перо и отвечал сухо. Он смотрел на перо, но я чувствовал, что ему "неудобно" уйти.
Утром перебираюсь в 48 раз в командирскую рубку на носовой мостик. Часть вещей уже там. В моей каюте будет жить три недели командир бригады, которым, кстати сказать, я был очарован: это - тип давно не виданного мною военного человека, к нему идут понятия: "вести в бой", "приказал повернуть в строй фронта", "послал миноносцы в атаку" - и прочее, что мы считаем в серьезных страницах Ютландского боя. Высокий, худощавый, красивая с сильной сединой голова, всегда серьезный, абсолютно бритый, небольшие усы, острая складка между нижней губой и подбородком и глубокая между бровями. При этом - обаятельность и всегда внимательный взгляд.
В командовании бригадой он, не в пример прочим флагманам, не вмешивается ни во что в суд ...

 Отправлено: 10.03.08 17:49. Заголовок: продолжаем...

... овой жизни, оставляя себе простор в командовании соединением. Человек на своем месте. Деталь: на походе, опять не в пример прочим, кричащим, авралящим на мостике и в серьезные моменты наглухо засыпающим в рубке,- он занимает кормовую боевую рубку, откуда следит за походом. Впечатление на мостике от этого подобно психологическому действию курсографа (записывающего курс корабля) на рулевых: чувствуешь, что за тобой постоянное и внимательное наблюдение. Dopping первой степени. Такому не обидно и каюту уступить.
А рубка будет прелесть. Разделение жизни: наверху в штурманской рубке держу все служебное - книги, приборы и служебную голову. Внизу, этажом ниже - буду жить только я. А в хорошие вечера - кресло в парусиновую рубку ("балаган" - окрестили), и в балагане буду, буду, буду писать. Когда сегодня вошел туда,- почувствовал, как стосковалось сердце о работе своей, хорошей, милой, твоей, настоящей... Бродят пятна, как тени от облаков; следишь за ними, ловишь, ждешь, внутри радость, в глазах тишина и внимание. Растут пятна, яснеют, очерчиваются словами. Теперь - тишины пусть никто не беспокоит. Корабль стоит, на горизонте алая полоса зари, темные воздух, живая вода, огонь масла. И далеко, дальше этой зари, голоса на палубе. Писать, писать! Боже мой, писать, ловить, следить, жить - и - тебе - в глаза, цвет глаз, во влажный взор, во внимание, в гордую радость твою. <:...>
07.08.1926 - <...> Какой-то длинный и веселый штурман живет на корабле, живет, не замечая дней, проносящихся мимо,- а я? - был где-то в неизвестности. Простояли в Губе 12 дней - я их не заметил, жалко было уходить, там спокойно, чудесно. В рубке, где живу - тихо, уютно, но мечты о романе остались мечтами. Я удивляюсь: откуда берется столько дела,- мелочного, вздорного, но которое надо выполнять. Покрасились, корабль стал игрушкой - красавец. Ходили с эскадрой - в грязь лицом не ударили, эволюции делали лучше всех (посторонний отзыв). По вечерам играл с доктором, он хороший скрипач, играли концерт Глиера, Григовские сонаты, довольны друг другом. Капитан очаровывает с каждым днем. Редкий человек (не касаясь нутра) и с ним легко. Все время был весел, дурил, смеялся.
Вчера зашел ко мне Жуга, вытащил гулять. Вечер. Петровский парк во тьме, огни в гавани, легкость в теле, свежий воздух (уже вовсе холодно стало).
Бродили, говорили, я рассказывал о "Ленине", о романе ("Лавина".-Ю. М.} и вдруг затосковал,- взвыл,- по работе. В голове, как только начнешь думать о книге - ворох, куча, невозможная глубина, в которую запустить руки и рыться, выхватывая одно за другим. <...>
15.10.1926 - Эти дни пролетели один за другим,- я их и не видал: демобилизация, доклад мой, который вышел убедительным, работа в типографии (издавали "памятку"), катер новый и прочее не давали выйти с корабля - особенно типография - пришлось стоять над душой, чуть ли не самому набирать. <...>
14.01.1927 - Жизнь уже начинает входить в колею. Новостей корабельных хватило едва на один день. Уже все привычно, уже ничего не удивляет и не трогает. Очевидно, предстоит довольно мирная и размеренная жизнь, затягивающая своей монотонностью в скуку и апатию. В качестве противоядия этому я решил: завести книжечку, в которую вписывать время от времени - раза 3-4 в день владеющую мной мысль. Это будет прекрасным показателем, когда я начну терять самоценность и превращусь в часть машины; самому это заметить трудно, в записях же владеющей мысли это скажется ярко.
13.01.1928 - <<...> Корабль резко меняет физиономию с новым капитаном. Какие-то новые взаимоотношения, новые течения,- непривычно, неуютно и не нравится.
А впрочем - какое мне дело? Есть ты, да я, да мы с тобой. Есть своя работа, в поезде сегодня думал о "Лавине", зудит в пальцах - писать.
с 20-х гг. - начал писать, член Ленинградско-Балтийского отделения ЛОКАФ
1928 - по совместительству заведующий отделом юмора журнала Краснофлотец
с 1930 - в оперативном отделе штаба Морских Сил Балтийского моря.
18.02.1930 - Сразу с приезда моего сюда, тогда же 22/1,- навалилась огромная работа, конца которой и теперь не видать. Хвощинский был за нач. штаба, свалил на меня свои дела, тут еще игра и эта окаянная работа,- коротко: с утра до 11-12 ночи каждый день, а в неделю игры - до 2 ч. ночи. В Ленинград не ездил, хотелось часть переделать до твоего приезда, чтобы обеспечить себе лишние дни, когда ты приедешь. Не писал еще и потому, что для своей работы, личной не оставалось времени,- и это тяготило, как невыполненное обещание. Вечерами, приходя спать в комнату, видел изумительное небо с луной,- останавливался, вздыхал и щелкал пальцами. Сосет,- и жалко самого себя. Это - каторга, в конце концов, штаб. Вот, сколь-ко дней убил, а работе не видно конца, и чем больше делаешь, тем больше ее остается, ибо каждый вопрос, если.;
его копнуть глубже, влечет за собой новые. Незаметней' и безболезненно для меня стал лед, люди мучились pacny-.Ц тицей и, наконец, уже 10 дней ездят на лошадях. Были чудесные дни с солнцем и морозом - я их видел тольк" из окна, символически закрытого решеткой.
Жду тебя, как отдыха. Жду тебя, как тепла. В тебе заключена моя свобода, и отсутствие тебя - это лишение свободы. Ты - иной мир, который вырывает из цветного мира карт, цифр и линий, уничтожающих города и людей ударов. Страшная работа военной мысли затягивает в себя и увлекает. Знаешь, я только за последний месяц понял то проклятое обаяние, которым она зачаровывает людей, и то несравненное чувство, с каким тонким красным карандашом на шероховатой карте ставится крест на пунк-те, куда устремлялись зеленые и красные линии намеченного планом операции удара. В жизни и в войне этот крест значит многое: то, от чего сиротеют семьи, рушатся города и стонет страна. Но в игре - это только красный крестик. За ним не видно трупов, развалин и не слышно воплей. Это - утвержденная победа военной мысли. Штабная работа чиста: это - крестики, цифры, линии, часы и мили. Где-то от этих чистых вещей движутся корабли и войска и, разрываясь, лопаются снаряды. На карте - тихо и чисто. Над картой - холодным стеклом стелется мысль, и мысль играет кораблями, дивизиями и полками. Тонкая черта прорвала фронт. Разве это значит взрывы, отравленные леса, тонны человеческого мяса? Нет, это просто осуществившаяся мысль, нашедшая щель в плотных мыслях противника.
Ужасно все это, Лялька, и я жду тебя, чтобы освободиться от этих страшных чар. Пойми, как ты мне нужна. Я совсем не хочу этого. Я не хочу видеть устремленные линии и забывать, почему цвет карандаша победы - красный...
Пойми это письмо. Не думай, что у меня роман с военной работой. Я ею порабощен и еще раз говорю - зачарован. Тем больше я люблю тебя, тем острее и тоскливее я жду твоего приезда.
Особым рвением по службе он не отличался и поэтому нередко с Викторовым не ладил. По свидетельству Б. Хомича, по этой же причине не очень расположены были к Соболеву и другие сотрудники штаба, которым приходилось нести за него праздничные вахты. Верх иногда брали эмоции

 Отправлено: 10.03.08 17:49. Заголовок: завершаем...

Проходил свидетелем по делу "контрреволюционной вредительской группировки на флоте", не арестовывался.
На допросах 25.11, 29.11, 29.11, 06.12. 11.12.1930 оговорил многих из штаба флота, в том числе Тошакова, Хвощинского, Плотникова, Поленова, братьев Биллевичей, Федотова, Никонова, Мамонтова, Беспальчикова.
Обвинил своего начальника Хвощинского во вредительской деятельности - разработке мобилизационного плана флота, комплектации флота кадрами, организации службы и боевой подготовки?... Деятельность Тошакова и Хвощинского - по тем результатам их работы над планом войны - я считаю вредительской. Причины вредительства... мне неизвестны"
На допросах 1930 года дал по своей инициативе общую характеристику работы всего штаба Морских Сил Балтийского моря и начальника Морских Сил Балтийского моря М. А. Викторова.
Он разделил всех командиров из "бывших" в штабе Морских Сил Балтийского моря, а также в соединениях Чёрного и Балтийского морей на четыре группы: "карьеристов", "шипящих", "чуждых абсолютно" и тех, чья "связь с прошлым сильна".
К "карьеристам" были отнесены:
Хвощинский,
Новицкий (флагманский штурман Морских Сил Балтийского моря),
Сивков (командир линейного корабля Октябрьская революция),
Боголепов (начальник штаба дивизии крейсеров Морских Сил Чёрного моря),
Солоницын (из оперативного управления штаба РККА),
Поленов,
Макаров,
Самойлов (командир крейсера Профинтерн),
Рубанин (штаб Морских Сил Балтийского моря),
Викторов,
Иконников...
Своего начальника Хвощинского Соболев включил и в число тех, "чья связь с прошлым сильна", вместе с Петровым, Макаровым, Галлером (командиром бригады линкоров), Никоновым и некоторыми другими.
К "чуждым абсолютно" отнес Тошакова, Поленова, Биллевича, Федотова...
13.12.1930 - на открытом партийном собрании штаба Морских Сил Балтийского моря по согласованию с секретарём партийной организации выступил (единственный) против приёма начальника морских Сил М. В. Викторова в партию. Он отметил "пережиточные" черты характера командующего и, в частности, напомнил, что первая жена Викторова была арестована. Все время Михаил Владимирович сидел, прикрыв рукой лицо. Когда была зачитана рекомендация ЦК, все стало на свои места.
01.1931 - уволен с флота, секретарь редакции журнала Залп
ответственный секретарь Ленинградско-Балтийского Литературного объединения Красной Армии и Флота, принимал активное участии в его создании
печатался в журнале Краснофлотец
07.1931 - выступил в журнале Стройка (№ 6) со статьёй "Перенос огня", направленной против книги С. Колбасьева "Поворот все вдруг"
1938 - переехал в Москву
11.1939-02.1940 - военный корреспондент в советско-финляндской войне, капитан 3 ранга (1940)
12.1939 - на Особой специальной стрелковой бригаде Береговой обороны Краснознамённого Балтийского флота
22.06.1941-09.05.1945 - в Великой Отечественной войне, капитан 2 ранга (1942), капитан 1 ранга (1943)
специальный военный корреспондент газеты Правда
24.06.1941 - выехал в Ленинград
27.06-26.07.1941 - в Таллинне
10.09.1941 - вылетел в Севастополь
13-14.09.19841 - на вспомогательном крейсере Микоян перешёл в Одессу
17.02.1943 - прибыл в Геленджик из Туапсе на тральщике Гарпун
20.03.1943 - за сборник "Морская душа" присуждена Сталинская премия I степени
В этот же день он направил И. В. Сталину телеграмму: "В течение всей войны маленькие сторожевые катера Черноморского флота героически несут повседневную боевую службу. Каждый лишний катер - лишний удар по врагу. Поэтому всю присужденную мне премию за книгу рассказов "Морская душа" вношу на постройку еще одного такого катера. Прошу Вашего разрешения назвать его "Морская душа" и зачислить в 4-й дивизион сторожевых катеров Черноморского флота".
28.03.1943 - получил ответную телеграмму с выражением благодарности и согласия. Так он окончательно "породнился" с дивизионом Н. И. Сипягина, взяв над ним своеобразное "шефство".
29.03.1943 - получил телеграммы от катерников и флотского командования. "Личный состав катера "Морская душа",- говорится в одной из них,- оправдает боевые традиции русских моряков и с новой боевой славой будет носить военно-морской флаг, умножая славу Черноморского флота.
Личный состав военно-морской базы гордится, что вы, Леонид Сергеевич, нашли морскую душу среди катерников 4-го дивизиона СК".
В прокуратуре 09.1958 письменно собственноручно заявил:
"Характеристики... сделаны мною в свое время в свидетельских показаниях от 25/26 ноября 1930 года. ...При всей своей резкости они верны и отражают действительность".
1958 - о начальнике МСБМ М. В. Викторове: "При анализе работы штаба Морских Сил Балтийского моря мне стало ясно, Викторов никак не может командовать флотом, и что прием его в партию будет величайшей ошибкой... В справедливости этого убеждения я не сомневаюсь и сейчас"
капитан 1 ранга
1958-1970 - создатель и руководитель Союза писателей РСФСР
1968 - Указом Президиума Верховного Совета СССР присвоено звание Героя Социалистического Труда
депутат Верховного Совета СССР 5-8 созывов
член Президиума Верховного Совета СССР, избран на сессии 8-го созыва
кавалер орденов
3 - Ленина
Красное Знамя
2-Отечественной войны I степени
Отечественной войны II степени
Знак Почёта
награждён
медалью За оборону Одессы
медалью За оборону Севастополя
медалью За оборону Кавказа
медалью За победу над Германией
медалью XXX Советской Армии и Военно-Морского Флота
дети (жены)
Всеволод
Игорь
именем Л. С. Соболева названо океанографическое исследовательское судно Леонид Соболев
На доме, где с 1924 жил С. (улица Воинова, 30), - мемориальная доска.
Имя Соболева присвоено Центральной библиотеке Невского района.

 Отправлено: 11.03.08 13:49. Заголовок: Фёдор пишет: Эмме ..

Фёдор пишет:

цитата:

Эмме Валентин Евгеньевич

Эмме Валентин Евгеньевич
22.05.1892, местечко Кородино Пельгорской волости и уезда Новгородской губернии - 14.01.1970, Павлодар Казахской ССР
воспитывался в реальном училище имени А. С. Черняева
с 5-го класса начал зарабатывать уроками
1915 - поступил в Отдельные гардемаринские классы
07.03.1918 - выпущен из Классов
матрос баржи Петроградского военного порта, занимался эвакуацией грузов из Петрограда в Лодейное Поле
с 02.1918 - в Красном флоте
первый помощник командира заградителя Шексна
командир заградителя Шексна
командира эскадренного миноносца Деятельный
командира эскадренного миноносца Сторожевой
1919-1920 - заведующий обороной переправы у Лодейного поля
с осени 1920 - на Каспийском море
при ликвидации фронта у Ленкорани
командирован в Карабогазсскую экспедицию, "... где и положил начало добыче глауберовой соли..."
слушатель ускоренных курсов командного состава флота
в Петрограде 2 года преподаватель в Школе подводного плавания
на 1923 - на эскадренном миноносце Ленин; из аттестации: "... Политический наружный вид - хорош, но в научном разборе политики - слаб. Литературы не читает. Собрания и политчасы посещает не все..."
1923-1925 - слушатель штурманского класса Высших специальных курсов командного состава ВМС РККА
23.06.11.12.1924 - в заграничном плавании на сторожевом корабле Воровский из Архангельска во Владивосток
1926 - помощник командир учебного судна Комсомолец; из аттестации: "...Первый помощник командира - Эмме Валентин Евгеньевич - человек большой воли, решительный, обладающий большой инициативой, добросовестный работник. Любит свою работу, работает с желанием достичь хороших результатов. Полностью отдается делу корабля и службе. Семейная жизнь не отвлекает от службы... В политическом отношении вполне благонадежен, политически развит вполне достаточно. Интересуется политической литературой, выписывает даже журнал Большевик..."
на 1928 - помощник командира линейного корабля Марат; из аттестации: "...Характера живого и общительного. Обладает большой волей, решительностью и инициативой. Высоко дисциплинирован, с подчиненными строг, справедлив... Морское дело знает хорошо. Пользуется авторитетом среди подчиненных. Немного горяч и бывает резок, но с этим борется... Политически развит. Единоначальником быть может. Уже пять лет на должностях помощника командира, достоин продвижения по службе по командной линии на самостоятельную должность. Командир линкора Марат В. Иванов, военный комиссар А. Тарасов"
с 13.05.1929 - командир эскадренного миноносца Рыков
05.12.1929 - из аттестации: "...Командует кораблем первую кампанию. С должностью командира справляется вполне. Морскую службу знает и любит... Занимаемой должности соответствует... По истечении одной - двух кампаний назначить на корабль боевого ядра флота..."
1930 - арестован
освобождён
на 1933 - командир минного заградителя 25 Октября; из аттестации: "...Высокие показатели, перевыполнение всех нормативов, отличная физическая подготовка личного состава и его командира - образцового физкультурника, Ворошиловский стрелок..."
10(11).1934-01.1938 - командир крейсера Аврора
1935 - с комиссаром корабля и двумя моряками-отличниками боевой и политической подготовки приглашён в Кремль
капитан 2 ранга (приказ Народного Комиссара Обороны №1168 от 15.03.1936)
29.01.1938 - приказом Народного Комиссара РК ВМФ № 03 по статье 46, п. б (по болезни) уволен от службы
05.02.1938 - арестован по доносу комиссара крейсера
31.07.1939 - Особым Совещанием НКВД СССР по подозрению в антисоветской организации и шпионаже в пользу Англии приговорён к 8 годам содержания в исправительно-трудовых лагерях.
Наказание отбывал в Ухтинских лагерях
05.02.1946 - отбыл наказание, сослан в Павлодар
занимался переплётным делом
проживал по адресу: улица 25 октября 64-а
12.10.1955 - определением Военного трибунала 8-ro Военно-морского флота № 1/0 постановление Особого Совещания при НКВД СССР отменено и дело за отсутствием состава преступления производством прекращено
07.05.1856 - приказом Заместителя Министра Обороны уволен от службы капитаном 2 ранга по выслуге лет с 05.02.1946 года (27 лет и 11 месяцев.), с правом ношения военной формы. Выплачена денежная компенсация
26.05.1856 - назначена персональная пенсия
возвратился в Ленинград, проживал по улице Савушкина,18
1960 - по состоянию здоровья своего и жены переехал в Павлодар, проживал по улице Павлова, дом № 22, квартира 8
1964 - получил двухкомнатную квартиру
женат
1923-1933 - Елизарова Мария Николаевна (дочь бухгалтера Путиловского завода Николая Елизарова); "... сошлась с командиром РККА Лебедевым и впоследствии вышла за него замуж, дочь Татьяна, которая живет при матери
с 1953 - Капран Зоя Кондратьевна,1915
похоронен на Суворовском кладбище
С уважением, А.

 Отправлено: 11.03.08 14:37. Заголовок: Эмме Валентин Евгеньевич

 Отправлено: 14.03.08 20:03. Заголовок: Алафузов Владимир Ан..

Алафузов Владимир Антонович – род. 4(17).06.1901 г. в Риге в семье инженер-технолога. Русский. 7.09.1915 г. – поступил в Морское Училище. 02.1918 г. – допущен к и.о. старшины 4-й кадетской роты. Пр. по МУ № 58 от 12.03.1918 г. отчислен в связи с расформированием училища (гардемарином, естественно, по возрасту не был). 09.1918 г. – сигнальщик Онежской ВМБ, пом-к военкома портовой базы Онежской ВФ. 31.07.1920 г. – пом-к военкома Гидрографического упр-я ВМС. С 1920 г. член РКП(б). 1921 г. – рулевой ГС “Полюс”. Далее - ВМУ, служба в РРКФ, адмиральство...

 Отправлено: 14.03.08 20:13. Заголовок: Яковлев Леонид Павло..

Яковлев Леонид Павлович – род. 30.03.1898 г. в С-Петербург в семье ст. дело-производителя эксплутационного отдела МПС, ДСС. Русский, потомственный почётный гражданин. В 1906-1909 г.г. окончил приготовительное училище, в 1909-1913 г.г. – 4 класса 5-й СПб гимназии. С 1913 г. – в Морском корпусе. Летом 1917 г. в практическом плавании на БМ – и.д. вахтенного нач-ка ЭМ «Выносливый» и ЭМ «Инженер-механик Зверев». (Производился ли в корабельные гардемарины, не знаю). 9.03.1918 г. уволен в связи с расформированием Училища. 15.05.1918 г. – вахтенный нач-к и завхоз ЭМ «Лёгкий» дивизии сторожевых судов БФ. 1.01.1919 г. – 1920 г. – окончил штурманский класс ВСККС флота, одновременно с 10.06.1919 г. – и.д. штурмана ТЩ «Якорь» 1-го дивизиона ТЩ БФ. Участник подавления мятежа на форту «Красная Горка» (13-17.06.1919) 29.09.1919 г. – штурман ПЛ «Ёрш», затем штурман ПЛ «Тур». 1.05.1921 г. – ст. пом-к ком-ра ПЛ «Леопард». 16.12.1921 г. – 4.03.1922 г. – и.д. ком-ра «Леопарда», затем на прежней должности. 25.05.1922 г. – штурман ПЛ «Тигр» («Коммунар») МСБМ. 31.10.1922 г. – и.д. старпома ПЛ «Коммунар», одновременно преподаватель школы ПП (по 1924 г.), одновременно слушатель класса элек-тронавигационных приборов (с 5.03.1923), одновременно с 1.06.1923 г. – практикант по магнитной части ГГУ. 10.05.1924 г. – штурман ПЛ «Краснофлотец» ОДПЛ МСБМ. 15.04.1925 г. – штурман ПЛ «Большевик» и преподаватель школы ПП. 1.05.1925 г. – штурман 2-го дивизиона ПЛ МСБМ. 1.10.1925 г. – флагманский штурман Бригады ПЛ МСБМ, одновременно окончил повторные тактические КУКС флота (1.01.-02.1926). 18.02.-8.04.1930 г. – врид нач-ка штаба бригады ПЛ МСБМ, затем на прежней должности. В 1935 г. участвовал в переходе на ПС «Красный Горн» из БМ в Баренцево море. 13.03.1935 г. – преподаватель 2-го (подводного) сектора ВМУ им. Фрунзе. 1937 г. – нач-к штаба 2-й бригады ПЛ КБФ, преподаватель УОПП им. Кирова. Арестован 29.04.1938 г. в Кронштадте, сидел в ОДПЗ № 3. Пр. НКВМФ № 0439 от 25.05(06).1938 г. уволен по ст. 44 «в». 25.10.1939 г. умер в тюрьме от обширного кровоизлияния в мозг. 13.02.1940 г. ГВП РККА дело прекращено за недостатком улик.
Капитан 3-го ранга (пр. НКО № 01233/п от 16.03.1936).
Награждён часами от РВС СССР «Стойкому защитнику пролетарской революции».

 Отправлено: 14.03.08 20:21. Заголовок: А вот гардемарины-ме..

А вот гардемарины-механики:

Анципо-Чикунский Лев Владимирович - род. 22.12.1898 г., с.Темирязево Старооскольского уезда Курской губ.; русский, из семьи уездного агронома. Дворянин. В 1916 г. окончил Темниковскую гимназию в Тамбовской губ. 1.10.1916 г. – 06.1918 г. – окончил 2 курса МИУ, уволен или ушёл сам - неизвестно. 05.1919 г.- разведчик отряда моряков Петроморбазы на фронте против Юденича. 10.1919 г. – матрос бронепоезда «Черноморский» № 38. 06.1920 г. – вступил в РКП(б). 04.1920 г. – 01.1921 г. – окончил электро-механический класс СКУКС флота. 11.1921 г. – поступил на электро-технический отдел ВМА, 19.11.1923 г. отчислен в распоряжение штаба МСБМ. 17.12.1923 г. - электротехник ЭМ "Троцкий", 27.09.1924 г. – электротехник ЛК "Марат". 6.11.1924 г. - помощник, 12.11.1925 г. – ст. электротехник ЛК "Парижская коммуна". В 1927 г. сдал экзамены за курс ВМА. 1927 г. - заведующий портовой электростанцией Главвоенпорта МСБМ и Кронштадтского судоремонтного завода. 01.1928 г. - военно-морской атташе СССР в Турции. 01.1931 г. - военно-морской атташе СССР в Италии и Греции. 2.09.1932 г. - зам-ль нач-ка 5-го управления (вооружений) УВМС РККА. 04.1934 г. - военно-морской атташе СССР в Италии и Греции. 02.1936 г. - военно-морской атташе СССР в Великобритании. 1937 г. - зам-ль нач-ка отдела ГМШ РККФ, врид нач-ка отдела Главного морского штаба, прож. в Москве: гост."Националь". Арестован 29.01.1938 г. Приговорен ВК ВС СССР 16.06.1938 г. к ВМН. Реабилитирован 28.11.1956 г.
Инженер-флагман 3 ранга (пр. НКО № 2484 от 26.11.1935)

 Отправлено: 14.03.08 20:24. Заголовок: Орас Пауль Юрьевич –..

Орас Пауль Юрьевич – род. 22.04(4.05.).1897 г. в Ревеле (п. Кехтель) в семье волостного писаря, эстонец. 08.1908 г. – 24.05.1916 г. – окончил Ревельскую гимназию. 2.09.1916 г. – 06.1918 г. – окончил 2 курса механического отдела МИУ, старший гардемарин. Член РСДРП(б) с 04.1917 г. С 07.1918 г. - машинный старшина ЛК “Гангут”, избирался членом Петросовета. В 1919 г. – ком-р роты и нач-к АХЧ отряда моряков БФ, 10.1919 г. – 04.1920 г. – ответственный сотрудник Особой комиссии рабоче-крестьянской обороны. 06.1921 г. – механик (пом-к ст. механика-?) УС “Трансбалт”, 05.1920 г. – 12.1921 г. - окончил механическое отд-е СККС флота. 08.1922 г. – ком-р КР “Адмирал Макаров” – в Германию на слом. 12.1921 г. – поступил на инженерную ступень машиностроительного ф-та ВМА. 10.1923 г. – вахтенный (трюмный) механик ЭМ «Урицкий» МСБМ. 1924 г. – в распоряжении Штаба РККА. 1925 г. – вахтенный механик плавмастерской «Серп и Молот» МСБМ. 04.1926 г. - военно-морской атташе СССР в Швеции. 02.1928 г. – пом-к председателя Ленкомнаба. 06.1928-1929 – зам-ль нач-ка экспедиции на ледоколе «Красин». 1929 г. – пом-к пред-ля, 15.04.1930 г. - председатель НТК УВМС РККА. Для особых поручений в штабе отряда кораблей («Парижская коммуна» и «Профинтерн») – из БМ в ЧМ (11.1929-01.1930). 1.09.1931 г. – и.о. преподавателя ВМА. 03.1933 г. - военно-морской атташе СССР в Италии и Греции (одновременно), 03.1934 г. - военно-морской атташе СССР в США. 1936 г. – зам-ль нач-ка ГУ судостроитель-ной промышленности НКОП СССР, нач-к техотдела 2-го ГУ НКОП. Арестован 14.06.1937 г. 30.05.1940 г. приговорён ВК ВС к 10 годам ИТЛ, умер в ИТЛ в 1943 г., реабилитирован 25.04.1956 г.
Военинженер 1 ранга (28.11.1935).

 Отправлено: 30.03.08 16:00. Заголовок: А вот ещё

фон Каналоши-Лефлер, Фердинанд
Род. в июле 1900 г. В личном деле одна запись - отчислен из Морского Училища в связи с расформированием пр. МУ № 58 от 12.03.1918 г. Кадет 4-й роты.
Убит при переходе линии фронта в Крыму в 1920 г.

 Отправлено: 02.12.08 22:24. Заголовок: Карцов Георгий (Юрий..

Карцов Георгий (Юрий) Николаевич – 1901 года рождения. 2-й кадетский корпус. Кадет Морского корпуса. В Добровольческой армии и ВСЮР. С ноября 1917 года в Морской роте и Юнкерском батальоне. Тяжело ранен под Нахичеванью 27 ноября 1917 года. Оставлен в Новочеркасске при уходе Добровольческой армии в 1-й Кубанский («Ледяной») поход. Весной 1919 на Черноморском флоте, с лета в 3-м Марковском полку. Подпоручик. Ранен и представлен к производству в поручики. Георгиевский крест 4 ст. – в 1919году. С осени 1920 в Севастопольском Морском корпусе (добровольно снял офицерские погоны, став гардемарином) Эвакуирован с флотом в Бизерту. Осенью 1921 выехал к брату в Германию, член Союза взаимопомощи служивших в Российском флоте (Берлин) В начале 1922 вернулся в Бизерту, окончил Морской корпус. С 19 ноября 1922 года - корабельным гардемарином с назначением на линейный корабль «Генерал Алексеев». В эмиграции в Тунисе, а затем в Алжире. Умер в 1938 году 27 февраля в г. Алжире. Брат в Германии.

...интересно, а зачем?

 Отправлено: 03.12.08 00:31. Заголовок: Серж пишет: ...инте..

Серж пишет:

цитата:

...интересно, а зачем?

Уважаемый Серж ! Не зачем , а почему .
Во исполнении приказа Командующего флотом № 8 от 22 ноября 1920 г .
- В связи с сохранением кадрового офицерского состава все офицерские должности на судах
Русской эскадры комплектуются офицерами произведенными до 25 окт. 1917 г.
Офицеров произведённых после 25 окт. 1917 г разрешается оставить на судах на кандукторских
и унтер-офицерских должностях .

Таких как Карцов ( офицеров корпуса ККО ) в Бизертском МК человек 20 набралось .

PS Да и в пехоту ( летом 1920 г) он скорее всего не по своей воле попал !
С УВАЖЕНИЕМ !

 Отправлено: 03.12.08 01:01. Заголовок: http://s47.radikal.r..

Ещё один бывший офицер . 1- Мичман военного времени Николай Ткаченко . Бизерта 1922 г
( да, как правило при гардемаринской форме эти ребята носили офицерские фуражки .)
PS Фото к сож. очень паршивое , но другого нет !
С УВАЖЕНИЕМ !