Журнал Кортик

Для volnoper

В. А. Белли
ИЗ ВОСПОМИНАНИИ
Звезда, 1996, № 5, с.с.164-175
Прадед адмирала Владимира Александровича Белли - Вильям Белли (Baille) - родился в Шотландии, в Эдинбурге, в 1769 году. В царствование Екатерины II был приглашен в Россию и стал со временем Василием Васильевичем Белли, директором Ширшимских заводов в Архангельской губернии, статским советником. В этом чине и скончался в Архангельске в 1827 году. И родоначальник российских Белли, и его потомки верно служили России - новому отечеству. На гербе их дворянском значилось: "Где хорошо - там и отечество". В России им было хорошо. Как выяснилось много позже - до поры, до времени.
Первым моряком в роду Белли стал дед Владимира Александровича - Александр Васильевич Белли, выпущенный из морского корпуса в 1821 году. Отец В. А. Белли - Александр Александрович - по стопам родителя не пошел, избрал иную стезю. Зато внук, автор воспоминаний, в 1900 году после третьего класса гимназии поступил в Морской корпус и в апреле 1907 года стал мичманом.
Службу офицерскую мичман Белли начал в трудное для Российского флота время. Большая часть кораблей его погибла в Порт-Артуре и в Цусимском сражении. Авторитет флота упал. "Самотопы" - так в газетах именовали морских офицеров. Но среди прошедших тяжкие испытания русско-японской войны нашлись люди, понимавшие необходимость, неизбежность коренных реформ на флоте. В Петербурге возник "Морской кружок", который возглавил отважный командир крейсера "Новик" и броненосца "Севастополь" капитан 1-го ранга Н. О. фон Эссен. Входившие в него офицеры анализировали причины поражения России в русско-японской войне, предлагали пути возрождения флота, восстановления его мощи. В кают-компаниях немногих оставшихся в строю кораблей говорили о том же. И мичман Белли, получив назначение на "Цесаревич" - один из трех уцелевших броненосцев на Балтике, сразу же услышал острую критику в адрес бывшего руководства морского ведомства и смелые проекты на будущее. Эссен, его окружение - Дивен, Колчак, Зеленой, Кербер и другие - оказали значительное влияние на формирование Белли как морского офицера.
После трех лет плавания на "Цесаревиче" в Средиземном море и Атлантике Белли поступил в Минный офицерский класс в Кронштадте. После его окончания служил минным офицером на крейсере "Громобой" и на "Цесаревиче", именовавшемся уже линкором. На "Цесаревиче" встретил он начало первой мировой... В 1915 году Белли становится вторым минным офицером штаба Минной дивизии - самого активного и многочисленного соединения Балтийского флота. Он ведает радиосвязью, делом еще новым.
Начиная с 1915 года мощь Балтийского флота стремительно росла - в строй вступали линкоры-дредноуты, эсминцы, подводные лодки. Укреплялась береговая оборона, заново создавалась морская авиация, радиоразведка. Росла уверенность в скорой победе Антанты в войне с Германией. Но пришел февраль 17-го... В своих воспоминаниях Белли пишет, что был "лично предан императору Николаю II, но считал необходимой конституционную монархию... Я даже не понимал разницы между социал-революционерами и социал-демократами, между ними и кадетами". (Все они были для Белли "анархисты", то бишь "левые".) После добровольного отречения от престола царя и Михаила Александровича автор воспоминаний, так же как и другие офицеры, принял присягу на верность Временному правительству.
Незадолго до октября 17-го Белли, уже капитана 2-го ранга, назначают в штаб Балтийского флота, в Гельсингфорс. Он продолжает там службу и после Октябрьской революции, когда власть на флоте перешла к Центробалту. И когда из Гельсингфорса в Кронштадт весной 1918 года вышел штабной корабль "Кречет" и другие корабли, на мостике рядом с командующим флотом капитаном 1 -го ранга А. М. Щастным (и ведавшим оперативной частью капитаном 2-го ранга М. А. Петровым) стоял Белли. (С "Кречета" осуществлялось руководство вошедшим в историю Ледовым переходом Балтийского флота, спасшим его от захвата Германией.)
В Петрограде В. А. Белли назначают командиром строящегося эсминца... "Капитан Белли". Судьба или кто-то забавляется? Эсминец в 95%-й готовности, но выйти на нем в море Владимиру Александровичу не довелось. Корабль стоит у стенки, и его командир использует свободное время для изучения японского языка. Может быть, пригодится... Но в мае 1919 года неожиданно все меняется - Белли назначен флагманским минером в штаб Коморси (начальника Морских сил Республики), переведенный годом раньше из Петрограда в Москву.
С 1921 года Белли вновь в Петрограде, заместителем начальника Управления военно-морских учебных заведений. И вновь берется за изучение японского, поступив вольнослушателем в Институт восточных языков. В какой-то мере пригодилось... В 1922 году он отправляется в Пекин военно-морским экспертом в советское полпредство - иначе говоря, в посольство военно-морским атташе.
Перед отъездом в Китай Белли вызвал комиссар Морских сил В. И. Зоф и поручил встретиться в Корее с Ю. К. Старком. Бывший командир Минной дивизии (Белли служил под его началом) оставил ее в 1918 году, не желая служить у большевиков, перебрался на Дальний Восток. Там он принял командование Сибирской флотилией. Перед приходом белых во Владивосток Старк увел корабли в Корею. Белли предстояло предложить Старку вернуть корабли во Владивосток, награда - амнистия за все прегрешения против Советской власти... Миссия, однако, не удалась - Старк отверг все предложения и увел корабли на Филиппины...
С 1925 года В. А. Белли вновь в Москве, служит в штабе Морских сил, возглавляя его Иностранный отдел. О реалиях того времени, о том, кто и как служил в штабе, - в публикуемых страницах воспоминаний. Начиная с середины 20-х вал арестов, все нарастая, обрушивался на "бывших". Об их судьбе, о систематическом уничтожении офицерского корпуса дореволюционного флота ВЧК-ГПУ-НКВД журнал уже рассказал ранее (см. "Звезда", 1994, № 9). Уверен, что немало петербуржцев встретит на страницах воспоминаний В. А. Белли имена своих близких и знакомых, людей трагической судьбы.
С 1926 года Белли в Ленинграде - начинает преподавать в Военно-морской академии. 23 года читал он курс, вначале - морской стратегии, затем - оперативного искусства. Служба на главной, основополагающей кафедре Академии не была легка. На смену ее начальнику, бывшему капитану 1 -го ранга Б. Б. Жерве, подлинному ученому и интеллигенту, и ведущему курс "Боевая деятельность флота" М. А. Петрову в 1928 году пришел "красный академик" А. П. Александров, в прошлом матрос торгового флота, после Октября - ревтрибуналец, свирепствовавший в Одессе... Новый начальник кафедры сразу перевел дискуссионные вопросы оперативного искусства в сферу политическую. Жерве, Петрова и Белли арестовали в 1930-31 гг. Тюрьма, лагерь, снова тюрьма... Очень сдержанно, очень лаконично рассказывает об этом Владимир Александрович в публикуемых в журнале воспоминаниях. Видимо, и при работе над ними не оставляла его выработанная годами крайняя осторожность. И опять имена, имена, имена - тех, кто разделял с ним тяжкую судьбу. Воспоминания Владимира Александровича Белли уникальны и позволяют понять многое в драматической истории флота. Не сомневаюсь, что в скором времени они будут опубликованы полностью.
В начале 1933 года В. А. Белли был освобожден. Как и многим инженерам и ученым. военным из бывших офицеров, ему дали возможность вернуться к своей профессии. Советская власть еще не могла без них обойтись... Не знали тогда Белли и другие моряки из "бывших", что освобождены они по особому решению ГПУ, не будучи реабилитированными, оправданными. Все приговоры оставались в силе, и "изъять" любого могли без задержки. И вскоре начали..
За годы службы в Академии В. А. Белли сделал многое для военно-морской науки- оперативного искусства, военно-морской истории. Его перу принадлежат многочисленные труды, по которым и до войны и после нее готовились руководящие кадры нашего ВМФ. Имя В. А. Белли с уважением произносил каждый офицер, адмирал. Многие его работы не утратили своего значения и по сей день.
В ШТАБЕ В МОСКВЕ
По прибытии в Москву я явился на Варварку, 12, к начальнику Морских сил Э. С. Панцержанскому, начальнику Морского штаба Республики А. В. Домбровскому и комиссару Морских сил В. И. Зофу. Наиболее дружелюбный прием я встретил у В. И. Зофа. Что же касается Э. С. Панцержанского, то он принял меня холодно и свысока. А А. В. Домбровский отнесся ко мне просто враждебно. Это ему не помешало охотно принять бутылку привезенного мною коньяку. Когда в разговоре, при котором он сидел, а я стоял, я сообщил о сделанном мне в свое время предложении Я. X. Давтяном перейти для службы в Наркоминдел, то получил реплику, что и надо было соглашаться. Словом, со всей очевидностью было показано недоброжелательное ко мне отношение. Тут же я узнал о назначении меня начальником Иностранного отдела Оперативного управления штаба вместо С. М. Холодовского, по какой-то причине уволенного от службы. Временно после его ухода и до моего прибытия начальником отдела был Борис Александрович Сокольников. Он с семьей хорошо обжился в Москве, и его совершенно не устраивало переезжать в Ленинград, куда Б. А, Сокольников получил назначение начальником Оперативного отдела штаба Балтийского флота. Меня же совсем, не устраивало оставаться в Москве. Мы с ним сделали даже попытку поменяться должностями. Получили согласие командующего Балтийским флотом А. К. Векмана на мое назначение в его штаб, но Б. А. Сокольникова все же начальником Иностранного отдела назначить начальство не соглашалось. После месячного отпуска я вступил в должность начальника Иностранного отдела.
Оперативное управление штаба возглавлял Аркадий Александрович Тошаков. бывший старший лейтенант, очень способный и деловитый человек. Помощником у него был Виктор Константинович Васильев. <„,>
Структура Оперативного управления была сходна с прежним российским МГШ - Морским генеральным штабом: стратегический отдел, тактический, организационно-мобилизационный, исторический и иностранный. Стратегическим отделом ведал В. К. Васильев, а после его назначения помощником начальника Управления - Владимир Петрович Калачев. В этом же отделе служили Владимир Александрович Алекин и Орест Сергеевич Солонников. Начальником Тактического отдела был Эверлинг, организационно-мобилизационного отдела - Рябинин, тоже из бывших офицеров и даже перешедший от белых; Исторический отдел находился в Ленинграде, и его возглавлял Егоров, бывший гардемарин, коммунист, чахоточный, очень достойный и порядочный человек; если не ошибусь, к отделу имел какое-то отношение Николай Васильевич Новиков, хотя его основным местом службы была редакция "Морского сборника". В Иностранном отделе моими старшими помощниками были Николай Иванович Ордынский и Стефан Иванович Нададчин, младшими помощниками - Борис Сергеевич Готшалк и бывший радиотелеграфный старшина, забыл его фамилию, человек в высшей степени достойный, очевидно, назначенный в отдел в качестве партийного наблюдателя. Имелся еще делопроизводитель Кикин из иедоучившихся гардемаринов и переводчица. К сожалению, Н, И. Ордынский не особенно долго служил вместе со мной. Вскоре его назначили начальником Организационно-мобилизационного отдела вместо арестованного Рябинина.
Я перечислил не всех сотрудников Оперативного управления. Кроме состава Иностранного отдела, фамилии других работников Управления у меня унесло время, и я их не помню. Служили там еще Касперкевич, Заболотский, а через некоторое время прибыли окончившие Академию А. А. Ждан-Пушкин и Н. М, Кедров.
Даже из неполного списка работников Оперативного управления видно, что в основном это беспартийные, бывшие офицеры. С этой точки зрения состав Управления несколько напоминал те времена, когда я служил в 1919-'1920 гг. в штабе Коморси, хотя теперь, как выяснилось, большинство сотрудников значительно моложе - из бывших мичманов и лейтенантов. И даже начальник Управления А. А. Тошаков имел в прошлом всего лишь чин старшего лейтенанта. Он служил штурманом на эскадренном миноносце "Капитан Изыльметьев". <.,.>
Политический аппарат в штабе теперь выглядел куда внушительнее, чем когда-то в штабе Коморси. В каждом управлении имелся свой комиссар и его помощник. У нас комиссаром был бывший унтер-офицер с одного из миноносцев - Драницын, человек очень сдержанный, спокойный и доброжелательный. У него имелся помощник - Дмитрий Александрович Ладыгин, тоже из бывших матросов. Тогда говорили, что он уполномоченный от ПТУ.
В общем, многое напоминало штаб Коморси в 1919-1920 гг., но бросалась в глаза и существенная разница. В то время взаимоотношения между сотрудниками основывались на доверии и доброжелательстве. Теперь следовало опасаться подвохов, если даже не доносов. Когда я прибыл в штаб, мне кто-то сказал: будьте осторожны, у нас и стены имеют уши. Я привык к полному доверию, каким пользовался в Китае, и меня крайне шокировал, чтобы не сказать больше, постоянный контроль. Д. А. Ладыгин, например, входил в кабинеты сотрудников и через плечо смотрел, чем каждый из них занимается!
Иностранный отдел занимался различными морскими международно-правовыми вопросами и поддерживал постоянную связь с экономическо-правовым отделом НКИД. Во главе этого отдела стоял Андрей Владимирович Сабанин, а его ближайшим помощником был Николай Петрович Колчановский. Оба правоведы, то есть окончившие Императорское училище правоведения, в прошлом сослуживцы по Министерству иностранных дел, очень квалифицированные работники. А. В. Сабанина очень ценил Л. М, Карахан, как до своего пребывания в Пекине, так и по возвращении в Москву. Видимо, это обстоятельство послужило причиной гибели А. В. Сабанина в ежовские времена вместе с Л, М. Караханом. Что же касается Н. П. Колчановского, то меня с ним связывало еще близкое знакомство наших отцов. Все же, отдавая должное деловым качествам обоих этих людей, нельзя не сказать, что со мной, а вернее сказать, с нами, т.е. с представителями Морского штаба, они держались холодно, чопорно, обращались свысока. Должно быть, сказывалась привычка, унаследованная со времен Училища правоведения и Министерства иностранных дел.
Разведывательных функций Иностранный отдел не имел, и когда требовались статистические сведения об иностранных флотах, то мы пользовались материалами Разведывательного управления РККА. Эта область работы отдела лежала на Б. С. Готшалке, и он с нею отлично справлялся. Правда, на полугодовом отчетном заседании начальников отделов у начальника Управления А, А. Тошаков заявил о своем недовольстве работой Иностранного отдела в части сведений об иностранных флотах. Мне показалось несколько странным, что за истекшее до этого время об этом не заходило раньше речи. Думаю, что "сработали" наветы со стороны В. П. Калачева и других, недоброжелательно относившихся ко мне лично.
Одной из обязанностей начальника Иностранного отдела был прием иностранных морских атташе. На счастье мое, их тогда в Москве наличествовало только два --итальянец, капитан 1-го ранга Луиджи Миралия, и японец, капитан 1-го ранга, кажется, по фамилии Икенака. По неизвестным для меня каналам им стало известно о моем назначении начальником отдела. Миралия прибыл в парадной форме. Через пару дней я ездил в итальянское посольство, отвез ему ответную визитную карточку, Японец пришел в повседневной форме и сообщил о своем отъезде из Москвы в Японию в ближайшее время и о прибытии на его место капитана 2-го ранга Массаки. Как итальянец, так и японец хорошо говорили по-русски. Они имели неприятную для меня манеру приезжать в штаб неожиданно, без предварительного уведомления. В кабинете мы помещались втроем, кроме меня еще Н. И, Ордынский и С. И. Наддачин. Как только иностранец входил в дверь, С. И. Наддачин бежал за Д. А. Ладыгиным, который обязательно присутствовал на беседе. По уходе же посетителя я немедленно писал рапорт по начальству с подробным изложением содержания беседы, Я привык, будучи за границей, к вежливым взаимоотношениям с иностранцами, а здесь иногда я получал упреки от В. И. Зофа через А. А. Тошакова, будто "опять в Иностранном отделе расшаркивались" перед иностранным атташе. Думаю, что это шло от Д. А. Ладыгина, который почему-то с самого моего появления в штабе относился ко мне явно недоброжелательно.
Может быть, я не сумел себя правильно поставить. При моем предшественнике, С. М. Холодовском, начальник отдела имел непосредственный доклад начальнику Морских сил и комиссару Морских сил. Когда я принял отдел, все изменилось. А. А. Тошаков мне заявил, что я имею право доклада только ему и в высшие инстанции непосредственного доступа лишен. Мне это было безразлично, но престиж Иностранного отдела все же упал. Думаю, А. А. Тошаков делал это по соглашению с А. В. Домбровским.
Капитан 1 -го ранга Миралия держал себя чрезвычайно корректно. Он, вероятно, имел связи с какими-нибудь московскими семьями и потому представлял положение беспартийных специалистов из числа "бывших". Предположение это подтверждается тем, что Миралия продолжал брать уроки русского языка, конечно, вполне частным образом. Другим показал себя Массаки, Этот развязный японец, видимо, полагал, что с русскими следует обращаться панибратски, развязно. Как-то раз, зайдя в кабинет, он попросил, чтобы я ему дал схему организации нашего штаба. Я ему дипломатично ответил, что в настоящее время идет реорганизация штаба и потому для него не представлял бы интерес такой документ. Он продолжал настаивать, и я довольно резко ответил, что не могу дать подобные сведения.
Миралия так освоился с нашими порядками, что стал приходить одетый в гражданскую одежду, в бюро пропусков предъявлял свой документ и неожиданно появлялся в нашем кабинете. Я получил приказание В. И. Зофа прекратить такие посещения. В очень деликатной форме, ссылаясь на неудобство ему самому обращаться в бюро пропусков, я просил итальянца впредь просто звонить мне по телефону о предполагаемом его приходе. Тогда он будет встречен при входе в штаб, и не будет надобности самому обращаться за пропуском. С этого времени неожиданные визиты Миралии прекратились. <...>
После установления дипломатических отношений с Францией встал вопрос о возвращении нам так называемой Бизертской эскадры, т.е. кораблей, уведенных в 1920 г. белогвардейским командованием из Севастополя в Бизерту. Вокруг этого дела разыгрались страсти. Румынские, и отчасти турецкие, власти не хотели, чтобы корабли вернулись в Черное море, дабы не было резкого усиления Красного Черноморского флота, который в это время состоял из крейсера "Коминтерн" (бывший "Память Меркурия"), двух эскадренных миноносцев - "Незаможник" и "Петровский" (достроенные эсминцы типа "Новик"), пяти канонерских лодок типа "Эльпидифор", пары старых угольных миноносцев, тральщиков и т. д. Шведское правительство не хотело усиления нашего флота на Балтике и тоже старалось воздействовать на Францию, чтобы корабли не были возвращены Советскому Союзу. <...> Французские капиталисты, вообще владельцы облигаций займов, в свое время предоставленных Францией России, настаивали перед своим правительством, чтобы бизертские корабли пошли в счет неоплаченных долгов царского времени. В конце концов Национальное собрание Франции отказало в возвращении нам кораблей, и они пошли на слом. <...>
Однако в период всех этих переговоров и интриг был момент, когда казалось вполне вероятным возвращение кораблей Советскому Союзу. В. И. Зоф вызвал меня и приказал пригласить итальянского атташе, чтобы спросить, может ли итальянское правительство предоставить этим кораблям право захода в итальянский порт для небольшого ремонта и снабжения, учитывая продолжительность перехода из Бизер-ты в Севастополь. Миралия был предельно внимателен, и на следующий день мы уже получили ответ, что таким портом может служить Палермо на Сицилии. Воспользоваться, однако, этим разрешением не пришлось.
Осенью 1924 г. Миралия получил разрешение посетить Балтийский флот. В штабе разработали соответствующую директиву командующему флотом, в которой указывалось, чтб нельзя показывать гостю. В частности, речь шла о трехтрубных торпедных аппаратах миноносцев. По директиве запретные объекты накрывались чехлами. Пожалуй, все эти предосторожности оказались лишними. Два эскадренных миноносца на Балтике - "Автроил" и "Спартак" - сдались англичанам во время гражданской войны. В Бизерте тоже находились новые миноносцы-новики" и новейший линейный корабль "Воля", бывший "Император Александр III". Так что все наши технические секреты давно перестали быть таковыми. Итальянского атташе эти дела и не интересовали. Меня послали сопровождать Миралию. В Ленинграде мы сели на посыльное судно "Пионер" и отправились вниз по Неве. Чтобы гость особенно не рассматривал судостроительные заводы, ему сразу же предложили какую-то скудную закуску - такое было время. Однако гость на эту удочку не попался и выскочил на палубу. В это время на Балтике в строю было два линейных корабля - "Марат" и "Парижская коммуна", два других - "Гангут" и "Полтава" - уже давно стояли у Балтийского завода в ожидании очереди на восстановление. Незадолго до описываемого времени вышло распоряжение вводить в строй "Гангут", и он был переведен в Кронштадт в док. Миралия, выйдя на палубу "Пионера", сейчас же заметил отсутствие "Гангута" и спросил: "Вы вводите "Гангут" в строй?" Вероятно, он уже об этом знал от своих агентов и только проверял полученные сведения. Я ему ответил, что "Гангут" введен в док для осмотра подводной части и итальянский атташе его увидит в доке в Кронштадте.
Позднее Миралия побывал также и на Черноморском флоте, но уже без моего сопровождения.
Ранней весной 1925 г. мне пришлось тоже съездить в Севастополь. Кто-то из начальства заметил, что командный состав кораблей недостаточно осведомлен о состоянии иностранных флотов. Потянули к ответу Иностранный отдел, хотя, несомненно, обучение личного состава флотов никак не могло входить в обязанности отдела. Кончилось дело тем, что к отправлявшейся в инспекторскую поездку на Черное море комиссии пристегнули меня с задачей прочитать лекции по иностранным флотам. Е. Е. Шведе любезно снабдил меня новейшими материалами, и, кажется, моя лекция в штабе флота вышла неплохой. Инспекторскую комиссию возглавлял комиссар штаба Георгий Павлович Галкин, в члены комиссии вошли Анкудинов, Фёодотьев от финансового и Технического управлений и я. Направились в Севастополь. Много времени уделили осмотру береговых батарей, побывали на кораблях, в авиационных частях. Совпало все это с Пасхой. Мы с Феодотьевым побывали у заутрени (в штатском, конечно), а затем пошли на разговенье к начальнику штаба флота Георгию Андреевичу Степанову. Из Севастополя мы на катере перебрались в Николаев, посетили Одессу и вернулись в Москву. Я упустил сказать, что к этому времени произошла смена главного морского командования. В. И. Зофа назначили начальником Морских сил вместо Э. С. Панцержанского, получившего должность командующего Черноморским флотом. А. В. Домбровский стал помощником начальника Военно-морской академии в Ленинграде. Вместо него начальником штаба был назначен Сергей Павлович Блинов, служивший в Гидрографическом управлении в Ленинграде и упорно не желавший переезжать в Москву. Его хорошо знал В. И. Зоф как начальника Оперативного отдела в 1919-1920 гг., когда Вячеслав Иванович состоял членом Военного Совета Балтийского флота. Получилось все-таки не совсем ладно. В. И. Зоф как неспециалист моряк, как вообще не военный, хотя и умный человек, конечно, мало подходил к должности начальника Морских сил. А начальник штаба, его правая рука С. П. Блинов все время говорил, что не хочет занимать эту должность и только и мечтает вернуться в гидрографию. Пожалуй, такая позиция этого, несомненно, очень способного человека, очень порядочного, могла способствовать грустному концу. Его арестовали в 1930 г. и расстреляли.
В мае 1925 г. в Ленинград прибыли итальянские эскадренные миноносцы (лидеры) "Pantera", "Tigre" и "Leone". Командовал отрядом капитан 1-го ранга Каваньяри - командир "Pantera". Визит этот организовывал итальянский атташе во второй раз. В предыдущем году приходил в Ленинград эскадренный миноносец "Mirabello" под командованием капитана 2-го ранга Пини.
Я был отправлен в Ленинград в качестве представителя главного морского командования. Организация приема возлагалась на начальника Учебного отряда Балтийского флота Николая Александровича Болотова, державшего свой флаг на канонерской лодке "Красное Знамя" (бывший "Храбрый").
Первый прием командиров кораблей состоялся у агента Наркоминдела Вайнш-тейна. Агентство помещалось на Невском против улицы Гоголя, в небольшом двухэтажном доме. Завтрак же в честь итальянцев Вайнштейн давал в бывшем особняке великого князя Кирилла Владимировича на улице Глинки. Этот особняк был тогда в распоряжении НКИД и служил для приемов гостей. Кроме итальянских командиров кораблей на завтраке присутствовали итальянский морской атташе и я. Завтрак проходил хорошо, в дружелюбных тонах. Но вот гости чокнулись между собою рюмками и произнесли слова "О ла-ла". Я тогда не обратил на это никакого внимания, хозяин - тоже. Позднее же я узнал, что это фашистский клич, призывающий к истреблению евреев. Сколько же наглости надо было иметь, чтобы, будучи в Советском Союзе, находясь в гостях по официальному приглашению представителя НКИД, еврея по национальности, проделать такую штуку. Расчет был, конечно, на то, что ни Вайнштейн, ни я не поймем, в чем здесь дело. Каваньяри и в дальнейшем вел себя не особенно дружелюбно.
Балтийский флот устроил для личного состава итальянских кораблей прием в Доме офицеров на Литейном проспекте. С нашей стороны были приглашены многие начальники разных степеней из военного порта, из Гидрографического управления, из военно-морских учебных заведений, все носившие нашивки широкие и одну или две средних. С итальянской точки зрения это все были адмиралы, и Каваньяри мне на другой день с иронией сказал: "J'etais dans une corbeille d'admiraux" (т.е. "Я был окружен адмиралами"). Теперь уже не помню, но были и другие случаи его нетактичного поведения. Между прочим, Каваньяри во время второй мировой войны одно время командовал итальянским флотом. Последний прием состоялся на "Pantera". На завтраке присутствовали кроме командиров итальянских кораблей и Миралии итальянский консул в Ленинграде Бомбиери и наши представители: Вайнштейн, Н. А. Бологов, я, может быть, еще кто-нибудь, не помню. Хозяева подарили каждому из нас по маленькому жетончику с изображением пантеры. Каваньяри и здесь не мог не съехидничать. "Они серебряные", - сказал он, видимо, считая, что при наших скромных ресурсах того времени получить серебряный жетончик размером с двугривенный - событие.
В декабре 1925 г. ожидалось прибытие в Одессу шведского учебного крейсера "Фильгия". В. И. Зоф приказал мне ехать в Одессу в качестве представителя главного морского командования. Организация приема возлагалась на командование Черноморским флотом. Для этой цели в Одессу прибыл эскадренный миноносец "Петровский" под брейд-вымпелом командира дивизиона. Офицер связи - сотрудник штаба флота Бекман - действовал в полном согласии со мной. Так как в шведском посольстве в Москве не имелось ни морского, ни военного атташе, то для приема крейсера прибыл в Одессу первый секретарь посольства.